Хмельницкий. Книга вторая - [141]
— Лето, братцы мои, вода как парное молоко! — восхищенно воскликнул Карпо, первым добравшись с разведкой к морю.
— Айда искать челны, панове казаки! — приказывал Сулима, хотя хорошо понимал, как трудно раздобыть их в чужом, опустошенном турками краю. Это не Запорожье с его столетними вербами, где каждая из них, можно сказать, челн.
— Позволь мне, атаман, вместе с другими желающими пробиться за Дунай, к лисовчикам Стройновского! Ведь на всех челнов все равно не хватит?
Иван Сулима вздрогнул от неожиданного предложения Золотаренко.
— Что это ты вздумал, Иван! Тогда уж всем вместе пробиваться, хотя бы и к лисовчикам.
— Вместе, вместе… Как ты пробьешься с такой саранчой, как у нас?.. Лучше разделиться. Молодежь пошла бы со мной, обманем турок, собьем их с нашего следа…
И увидел, что эта мысль не испугала Сулиму, а понравилась ему. Полковник словно очнулся. Неожиданное, но и спасительное предложение!
А по болгарскому побережью Черного моря все больше и больше разносились слухи не только о поражении Аббаса и его перемирии с поляками, но и о том, что турецкая конница уже находится возле устья Дуная, направляясь в погоню за казаками.
Услышали об этом и казаки Сулимы.
— Будем же молить бога, панове товарищество, чтобы нам благополучно окунуться в эту казацкую купель, — говорили пожилые казаки, собираясь отправиться вместе с Сулимой в морской поход.
— Разве вам впервые! — подбадривал их Карпо. Он первым поддержал и Золотаренко.
Следом за Карпом, словно сговорившись, закричала и молодежь: «Согласны!» И снова казаки объединялись в сотни, курени. Сулима предложил уходящим вместе с Золотаренко выбрать самых лучших коней. Казаки делились порохом, уходящим в море отдавали лучшую одежду. Одного дня хватило, чтобы разбиться на два отряда. Сулима с грустью отметил, что большая часть казаков ушла с Золотаренко.
Вечером того же дня и распрощались. Казаки, решившие пойти с Золотаренко, сердечно провожали казаков, отправившихся с Сулимой. Последним сел в атаманскую чайку Иван Сулима.
«Отчего мне так грустно расставаться с ними?» — спрашивал он себя, вглядываясь в даль. Там, на чужом берегу, оставались его дети!
— Не задерживайтесь и вы, братья. Не забывай, Нечипорович, что тебе надо вернуть на Украину и казаков-лисовчиков, обманутых полковником Стройновским и королевскими наемниками цесаря. Непременно вернуть! Сам знаешь, украинская земля стонет в ярме. Сейчас Украине нужны свои, надежные войска! Понял?.. — уже отплыв от берега, кричал Сулима, все еще не отрывая глаз от оставшихся на берегу.
Но с берега уже доносилась походная казацкая песня. Затянули ее старшины, окружавшие подвижного Карпа Полторалиха, и тут же подхватили молодые казаки. И песня, удаляясь вместе с берегом, казалось, то плыла по спокойному морю, то терялась в густом лесу.
И кто кого провожал в далекий путь на этом болгарском берегу — трудно было определить. Казаки расходились в разные стороны, но дорога у них была одна — к победной славе, если даже придется и умереть за нее!
Казаки Золотаренко двинулись в путь. Петр Парчевич вместе с друзьями взялся проводить казаков к Дунаю. Они повели их кратчайшей дорогой, подальше от лишних глаз.
13
Стояла горячая для землепашцев пора уборки хлеба. А чигиринцы тревожно убирали усадьбы, подметали дворы, словно готовились к троице. Они вынуждены были оставить на токах необмолоченное зерно, на лугах неубранное сено, прекратить взмет зяби.
Некоторые белили стены своих хат, подмазывали завалинки желтой глиной. На главной улице перед воротами каждой усадьбы хозяева посыпали желтым песком.
Угождая старостам и жолнерам, люди забыли о том, что надо убирать перезрелую гречиху. Матери покрикивали на ребятишек, заставляя их умываться: ведь вот-вот приедет коронный гетман! Люди настороженно выглядывали из-за поветей, стогов, соломы и сена. На улицах ни одной живой души.
— Уже и по селам стали ездить. Как батюшке в церкви, ковры им под ноги стели!.. — недовольно бормотали старики.
Всадники, гонцы один за другим носились по улицам и возле усадеб. От двора к двору ходили десятские. На ропот выписанных из реестра казаков не обращали никакого внимания, будто и не слышали. Они уверенно чувствовали себя в этом пограничном казацком городе. Ведь это Чигирин, а не Каменец, не Броды!..
— Не обошла беда и наш казацкий край. Крепости на Порогах строят, жолнеров, как в покоренной стране, на постой ставят, женщин бесчестят! А наших воинов то записывают в реестры, то вычеркивают. Настоящих казаков заставляют подчиняться польским командирам — шляхтичам. Казаки… Что это за казак, если его муштруют всякие мерзкие щенки, как этот богопротивный Лащ! Тьфу ты, прости, господи!..
— Щенков, Мирон, у них хватает. А все же охрану новой Кодацкой крепости гетман и своим жолнерам не доверил! Французских наемников там оставил.
Трилогия «Хмельницкий» — многоплановое художественное полотно, в котором отражена целая историческая эпоха борьбы украинского народа за свою свободу и независимость под водительством прославленного полководца и государственного деятеля Богдана Хмельницкого.
Трилогия «Хмельницкий» — многоплановое художественное полотно, в котором отражена целая историческая эпоха борьбы украинского народа за свою свободу и независимость под водительством прославленного полководца и государственного деятеля Богдана Хмельницкого.
Издательская аннотация в книге отсутствует. _____ «Роман межгорья» (1926–1955) старейшего украинского прозаика Ивана Ле широко показывает социалистическую индустриализацию Советского Узбекистана, в частности сооружение оросительной системы в голодной степи и ташкентского завода сельскохозяйственных машин. Взято из сети.
Замечательная приключенческая повесть времен Великой Отечественной войны, в смертельные вихри которой были вовлечены и дети. Их мужество, находчивость, святая приверженность высшим человеческим ценностям и верность Отчизне способствовали спасению. Конечно, дело не обошлось без героизма взрослых людей, объединившихся широким международным фронтом против фашистской нечисти.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.