Хмельницкий. Книга первая - [139]

— Конечно… Но жестокие законы и придворные, плетущие интриги вокруг старого короля, меньше всего считаются со здравым смыслом. Корона зарится на лакомый кусок — русский престол, хочет мира с турками и прекращения раздоров со шведской династией. А пан Станислав должен выкручиваться и перед султаном, и перед коронными гетманами, окружающими короля. Султан и так недоволен Варшавой из-за казаков. Угрожает большой войной, если Корона не утихомирит их. Король заверяет турок, что уничтожит казачество, велит пану Станиславу осуществить это, а мирную жизнь страны не обеспечить без вооруженной помощи казаков, и этого не может не видеть умный гетман.

Богдан тяжело вздохнул, и это еще больше воспламенило полковника.

— Уничтожать казаков — значит проявлять вопиющую бесхозяйственность. Для такой богатой страны, как Украина, нужен хороший порядок. Пока существует казачество, люди видят в нем свою опору. И они живут, трудятся не покладая рук, а за счет их труда обогащается шляхетская держава. Не станет казачества — люди оставят этот край, уйдут на слобожанщину, в Московию, к донцам. С кого же воеводство будет брать подворную, испольщину, арендную плату?

— Даже страшно становится.

— Страшно и непонятно, сын мой. Мне гетман велел прекратить военные действия против Мухамеда Гирея и расположиться на постой в старостве князей Вишневецких. Да и хватит об этом! А ты, наверное, возвращаешься к родным и решил ко мне заглянуть? — спросил он Богдана.

«Вот оно что! — подумал Богдан. — Гетман не желает, чтобы Высокий султанский Порог гневался на королевские войска. Сечевому сотнику пан Стефан не сказал того, что довелось услышать мне…»

— Нет, ищу своих… — волнуясь, ответил Богдан. — Своих дорогих… Уважаемый пан Стефан, наверно, помнит пани Мелашку, которая была со мной во Львове?

— Которая во Львове заменяла Богдану мать? Как же, помню. Открою тебе секрет — пан Станислав Жолкевский, узнав о том, что она осужденная, посоветовался со мной, и ее не преследовали…

— Спасибо за доброе слово, пани Мелашку никто не трогал во Львове.

— У пана Станислава доброе сердце. Он так любит пана Михайла Хмельницкого, что свою любовь перенес и на его сына. А судьба связала пани Мелашку с Богданом… Но что же с ней?

— Бедная пани! На хутор Джулая напала орда…

— А, да, да, помню. Кстати, послание от казаков пана Кривоноса и от хлопов села Веремеевки я отправил с гонцами на Самборщину, в село Чернцы.

— И Мусий Горленко тоже поехал с ними?

— Да, прошу, Богдан, и Мусий Горленко, и еще несколько наших польских жолнеров… Прекрасная мысль пришла в голову пану Максиму! Это не только проявление военной терпимости, но и человеческого братства. Послал их к польским хлопам, собственно — к польским крестьянам, как говорят украинцы. Прекрасная мысль родилась у пана Максима. Так что же случилось с пани Мелашкой — в ясырь взята, бедная?

— И ее сын Мартынко. Правильно говорите, что надо жить в мире и дружбе, особенно когда под боком такая Орда… Но… но, пусть извинит меня пан Стефан… прошу пана Стефана… я утратил хорошую… такую хорошую дивчину.

— Езус всеблагий, матка боска! — искренне растрогался полковник.

— Ее похитил турецкий шпион Селим, которому сам пан гетман выдал грамоту, разрешая поступать на нашей земле так, как ему заблагорассудится. А тот…

— Знаю и об этом позорном решении. Молчал, щадя имя такого прославленного гетмана. — Хмелевский встал из-за стола и подошел к бересту, подпер его своим крепким плечом воина. — Все знаю, милый Богдан. Знаю также и то, как негодовали казаки, узнав об этом. Презренный турок-шпион похитил монастырскую послушницу, воспользовавшись полной свободой действий, предоставленной ему. Это не только личная трагедия девушки, это кровавое пятно на чести Короны.

— А я надеялся на пана Стефана, — совсем упавшим голосом произнес Богдан. — Мне стало известно, что ваш полк отбил у крымчаков много пленников. Думал, может быть, среди них и Христина окажется…

— Все понятно. Не говорил об этом сразу, поскольку знал, что этот позорный факт так глубоко затрагивает Богдана… он любит послушницу… Как жаль! Наш полк на первых порах освободил несколько несчастных. Но все они жители верховьев Сулы и южных пограничных районов Московии. А теперь мы всего лишь пограничная охрана… Но имя монастырской послушницы, Богдан, известно почти всем жолнерам моего полка. Если бы спасли ее, то об этом знал бы не только региментар, а и до Варшавы слух дошел бы, уверяю. Понимаю и разделяю твою печаль, мой Богдан… Слишком рано испытал ты, сын мой, превратности судьбы…

— Мне было бы не так больно, если бы не знал, что в этом есть часть вины и гетмана… Гаснет вера в его человеческую искренность. Лучше бы он умер раньше, чем я узнал об этом. Тяжело мне считать своим недругом пана Жолкевского. Кровь стынет в жилах от мысли, что все-таки придется…

— Бог с тобой, благоразумный юноша! Свои проклятья оставим на конец жизни, когда будем меньше ошибаться… Эй, джура! Прикажи-ка писарю зайти сюда со списками спасенных нами людей.

3

А война в степи, полная неожиданностей и ужасов, принимала все более острый характер. Она протекала не так, как того желали ее вдохновители, сидящие где-то вверху, на престолах и в уютных залах…