Хлебопашец - [39]

Он стоял у окна, смотрел на затемненный город. Ему предложили выступить по радио, рассказать своему сыну-фронтовику о доме. О доме... Нет, он расскажет о том, что делается в родных краях, потому что дом для фронтовика — по себе знал — это весь родимый край. И разве не хочется бойцам узнать про урожай,— что может быть для них дороже хлебной нивы! Про то, что колхоз «Заветы Ленина», в котором остались ребятишки да бабы, сдает зерна государству даже больше, чем в 1941 году,— 6425 центнеров. И посевные площади не сократили, а даже увеличили — освоили те солонцы, которые раньше не пахались. Сверхплановые эти посевы назвали «гектарами обороны», урожай с которых внесли в фонд обороны Родины.

Успехи на мирном хлебном поле были приравнены к ратному подвигу: в трудные для Родины дни 1942 года страна отличила его, колхозного полевода, высокой правительственной наградой — орденом Ленина.

И еще надо сказать, что все гибридные семена, которые вырастил за шесть предвоенных лет, он передал на опытную станцию в Челябинск. Заниматься с ними теперь некогда, а на опытной станции не пропадут, кто-нибудь доведет их до дела, до сорта, еще послужат людям.

Домой Мальцев вернулся радостным: к сыну по радио обратился! И озабоченным.

На научную сессию Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук его приглашали как человека, способного ответить на практические вопросы, порожденные тяжким военным временем.

Как обрабатывать поля, не вспаханные с осени? Понимали все, таких полей будет еще больше, люди не в силах и урожай убрать, обмолотить и зябь вспахать.

Как в этих условиях уложиться с севом в лучшие сроки? К весне накапливалось столько разной работы, что сев затягивался на сорок дней и больше.

Как при затяжных весенних работах сохранить в почве влагу и получить менее засоренные посевы? (О весенней провокации овсюга в тяжкую эту годину не было и речи — не до этого.)

Мальцев понимал: от ответов на эти вопросы во многом зависит завтрашний урожай. Опыт, накопленный в мирные годы, никак не использовать в тяжкое это время. Уж он ли не старался, чтобы земля в уходе была, однако и у него в хозяйстве появилось немало сильно засоренных полей. Были и такие, где семена овсюга лежали на почве сплошным слоем.

Как же засоряется земля, когда Народ в беде... Зарастает бурьянами, дичает. Сколько же пахотных земель, лугов и сенокосов позарастет кустарником, заболотится, кочками возьмется — и там, где война нивы поранила, и вдали от нее. Сколько сору на ниве поразведется, поразмножится. На иных полях уже и сейчас не поймешь, что люди косят: сорняк ли на сено или хлеб,— очень уж неприметны и тощи злаки в этом буйстве овсюга. А все потому, что хлебопашцев война от поля отлучила, остались на нем матери, жены да малолетние домочадцы. А с такой слабосильной дружиной где же выполнить все то, что требует культура земледелия? Вспахать бы да семена в землю бросить—и то ладно, и тому все рады: что-то да уродится.

И все же нельзя так беспорядочно растрачивать силы. Если хлебопашец, бросая зерна в землю, не уверен, что вырастет что-нибудь, то нечего ждать от него ни хорошей работы, ни любви к земле.

Мальцев отмерил саженем на окрайке самого засоренного поля гектар. Разделил его на девять делянок. Все делал сам, чтобы никого от дела не отрывать. Одну делянку вспахал глубоко, другую—мелко, третью не стал пахать, и только продисковал и заборонил, четвертую вспашет и заборонит только в конце мая — запоздает будто бы. На одной делянке, еще раз пробороновав, посеет пшеницу второго мая. На этой делянке он все сделал так, как советовали ученые, выступавшие на сессии и настаивавшие на раннем севе во всех случаях: мол, всходы в этом случае опередят овсюг и затем подавят его. Мальцев не согласился с этим мнением, оспорил его, однако опыт поставил.

На всех других участках дождался, когда сорняк пророс сплошным ковром. Уничтожив его,— одни делянки конной дисковой бороной обработал, другие перепахал плугом и забороновал,— засеял в тот срок, который считал лучшим,— в конце мая.

Лето в Зауралье выдалось обычное: в июне солнце палило нещадно, в июле и августе перепадали теплые дожди. Все шло строго по порядку, которым и характеризуется местный климат, не отклоняясь от этого порядка и ничем не нарушая его.

3

«Мои бойцы знают, кто мой отец и что он делает»,— писал домой с фронта младший лейтенант Константин Мальцев.

Но эти строчки не так ратовали отца, как то место в письме, где сын раскрывал ему душу и думы свои: он будет агрономом, в зимних боях за Воронеж видел из окопов корпуса сельскохозяйственного института, в который мечтает когда-нибудь поступить. Он продолжит то, что отец начал.

Признанием этим жил Мальцев все летние дни. До следующего письма, которое он получил в августе. Получил в конторе — забежал по какому-то делу. Заспорил с председателем. В разгар спора кто-то вошел и тихо сказал: «Фронтовое письмо вам. Терентий Семенович...»

И Мальцев вдруг запнулся, вмиг забыл все, что так волновало его сейчас и казалось самым важным. Его сдавила неизвестно откуда взявшаяся боль, сдавила так, что крикнуть хотелось. Он еще не видел ни почерка на конверте, ни сам конверт не брал в руки, но уже знал беду.