Хлеб великанов - [52]
— Вернон, не мучай меня! Это так тяжело, так тяжело! У меня должна быть какая-то надежда, как ты не понимаешь?
Он с удивлением посмотрел на нее.
— Но, Нелл, все идет хорошо. Надо только набраться терпения.
— Я знаю, Вернон. Мне не следовало говорить, но видишь ли…
Она замолчала.
— Дорогая, мне будет еще труднее, если и буду чувствовать, что ты несчастна.
— О, это не так… Я не буду…
Но в глубине души снова подняла голову былая обида. Вернон не понимает, как для нее все сложно. Никогда не понимал. Ее затруднения он назвал бы глупыми и примитивными. В каком-то смысле это верно, но, с другой стороны, ведь из них состоит ее жизнь! Вернон не видит, не понимает, что она живет в постоянной борьбе, она никогда не может расслабиться. Если бы он это понял, сказал бы хоть слово ободрения, проявил понимание ее трудного положения! Но он ничего не видит.
Нелл охватило тоскливое чувство одиночества. Таковы мужчины — не понимают, не заботятся. Им кажется, раз любовь — значит, все проблемы решены. Ничто не решено. Она почти ненавидела Вернона. Он эгоистично погружен в свою работу и не хочет, чтобы она чувствовала себя несчастной, потому что это его огорчает…
Она подумала: «Только женщина меня поймет».
И, движимая каким-то неясным чувством, отправилась к Джейн Хардинг.
Джейн была дома. Если она удивилась, увидав Нелл, то ничем этого не показала. Они немного поговорили о пустяках; Нелл видела, что Джейн смотрит на нее и ждет, жалея свое время.
Почему она пришла? Она сама не знала. Она боялась Джейн и не доверяла ей — может, именно поэтому. Джейн ее враг. Но она боялась, что враг мудрее ее. Нелл признавала, что Джейн умная женщина — возможно, дурная, даже скорее всего, — но все же у нее есть чему поучиться.
Она начала довольно грубо, напролом. Как Джейн считает: будет ли музыка Вернона иметь успех — быстрый успех? Она тщетно старалась сдержать дрожь в голосе.
Она ощущала на себе взгляд холодных зеленых глаз Джейн.
— Трудно приходится?
— Да…
Из нее так и посыпалось: необходимость изворачиваться, молчаливое, но сильное давление матери, слегка завуалированное упоминание, что есть некто, имя не называлось, который все понимает, он добрый, и он богатый.
Как легко говорить это женщине, даже Джейн, которая ничего не знает. Женщины понимают — они не фыркают и не говорят, что все это неважно.
Когда она кончила, Джейн сказала:
— Да, вам нелегко. Когда вы впервые встретили Вернона, вы понятия не имели обо всех этих делах насчет музыки, так ведь?
— Так. — Нелл начал раздражать ее тон. — О! Вы, конечно, считаете, что все должно быть подчинено его музыке, что он гений, что я должна с радостью отдать себя в жертву.
— Нет, ничего подобного я не думаю. Я не знаю, что такое гений или творчество. Просто некоторые рождаются с чувством, что они значат больше других. Невозможно сказать, кто прав. Для вас лучше всего было бы уговорить Вернона бросить музыку, продать имение и жить с вами на проценты. Но я знаю, что у вас нет ни малейшего шанса заставить Вернона бросить музыку. Гений, а может, искусство, назовите как хотите, сильнее вас. Вы будете как король Канут[20] на берегу моря. Вы не можете отвернуть Вернона от музыки.
— Что же мне делать? — беспомощно сказала Нелл.
— Ну, вы можете выйти замуж за того, другого, мужчину, о котором говорили, и быть с ним разумно счастливы, или же вы можете выйти за Вернона и быть несчастной с отдельными периодами блаженства.
— А вы бы что выбрали? — прошептала Нелл.
— О, я бы вышла за Вернона и была несчастна, но некоторым нравится получать удовольствие с горем пополам.
Нелл встала. В дверях она обернулась — Джейн не пошевелилась. Она полулежала, откинувшись к стене, и курила, полузакрыв глаза. Она была похожа одновременно на кошку и на китайского идола. Нелл охватила волна ярости.
— Я вас ненавижу! — вскричала она. — Вы отняли у меня Вернона! Да, вы! Вы плохая… вы — злая! Я знаю, я чувствую. Вы дурная женщина.
— Ревнуете, — спокойно сказала Джейн.
— Значит, признаете, что есть за что? Это не Вернон вас любит — он не любит и никогда не будет вас любить. Это вы хотите захватить его.
Наступила напряженная тишина. Потом Джейн, не меняя позы, засмеялась. Нелл выбежала прочь из ее квартиры, не сознавая, что делает.
Себастьян часто бывал у Джейн. Обычно он заходил после обеда, предварительно позвонив. Оба находили странное удовольствие в обществе друг друга. Джейн поверяла Себастьяну, как она сражается с ролью Сольвейг: трудная музыка, трудно угодить Радмогеру, еще труднее — себе. Себастьян делился с Джейн своими честолюбивыми мечтами, ближайшими планами, смутными идеалами будущего.
Как-то вечером, когда они, наговорившись, замолчали, он сказал:
— Легче всего мне бывает разговаривать с тобой, почему — не знаю.
— Ну, в некотором роде мы с тобой одной породы, верно?
— Разве?
— Я так думаю. Не внешне, а по существу. Оба любим правду. Оба принимаем вещи такими, как они есть.
— А другие нет?
— Конечно нет. Нелл Верикер, например. Она все видит так, как ей показали, или так, как хочет видеть.
— Раба условностей?
— Да, но есть и другая крайность. Джо, например, гордится тем, что не считается с условностями, а это приводит к узости и предубежденности.
Казалось бы, старая как мир история… Но знаменитый театральный и кинопродюсер Билл Кенрайт, уже в наши дни поставивший по сюжету «Благих намерений» спектакль, оценил эту работу Кристи как «самую жесткую и честную».Встретив Энн, Ричард смог наконец избавиться от мучительных мыслей о погибшей жене и снова полюбить. Энн тоже обрела в нем столь желанное счастье. Но возникла неожиданная помеха – единственная дочь Энн, Сара, которую мать просто боготворит. Сара готова пойти на все, чтобы помешать свадьбе, ее обида и ревность не знают предела.
Этот роман был очень дорог Агате Кристи – возможно, как никакой другой. Она всегда выделяла его среди сонма своих произведений: «Здесь я писала в точности так, как хотела писать, а для художника нет удовольствия выше этого»… Внезапная задержка в пути, дикая арабская пустыня и богом забытая гостиница… Леди Джоан не остается ничего, кроме как прокручивать в голове всю прожитую жизнь. И постепенно она осознала, кем является на самом деле. Столкнулась с невыносимой правдой, о которой всегда подозревала, но страшилась признать…
Хотя этот роман вышел в 1947 году, идею его писательница, по собственному признанию, вынашивала с 1929 года. «Это были смутные очертания того, что, как я знала, в один прекрасный день появится на свет». В самом деле, точно сформулировать идею книги сложно, так как в романе словно бы два уровня: первый – простое повествование, гораздо более незатейливое, чем в предыдущих романах Уэстмакотт, однако второй можно понимать как историю о времени и выборе – несущественности первого и таинственности второго.
Спустя пять лет после выхода последнего романа Уэстмакотт «Роза и тис» увидел свет очередной псевдонимный роман «Дочь есть дочь», в котором автор берется за анализ человеческих взаимоотношений в самой сложной и разрушительной их сфере – семейной жизни. Сюжет разворачивается вокруг еще не старой вдовы, по-прежнему привлекательной, но, похоже, смирившейся со своей вдовьей участью. А когда однажды у нее все-таки появляется возможность вновь вступить в брак помехой оказывается ее девятнадцатилетняя дочь, ревнивая и деспотичная.
Последний из шедевров Кристи, написанных под псевдонимом Мэри Уэстмакотт, ее лебединая песня в жанре психологического романа. Подытоживая эту часть своей жизни, великая писательница устраивает гала-концерт всех человеческих чувств, где самые яркие «звезды» – разные лики любви.Лаура, нелюбимый ребенок, была преисполнена жуткой неприязни к младшей сестренке, Ширли. Однако несчастный случай помог ей осознать свою ошибку. Более того, заставил сделать счастье сестры смыслом своей жизни. Сможет ли Ширли самостоятельно жить и найти собственное счастье под бременем чрезмерной любви, сменившей безграничную ненависть?..
Этот остров – райский уголок для живописца. С утра художник решил подняться в горы и увидел незнакомку, горящую в личном аду посреди рая – она решила покончить жизнь самоубийством. Теперь, чтобы освободить женщину от ее инфернальных стремлений, он должен воссоздать всю ее жизнь от начала до конца – и нанести на картину прошлого финальный мазок…
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.