Хлеб - [7]

Теперь надуманные ограничения сняты. Но нужно время, нужна помощь рабочим, служащим, колхозникам, чтоб стереть следы глупейшей авантюры.

В лето шестьдесят третьего Усть-Лабинск был уже полностью свободен от забот о скоте и огородах. Тем многолюднее стало на улице.

Замечательное это явление, улица южного городка! Она одновременно и клуб, и форум, и салон мод, она — общественное место, где проходит лучшая часть жизни. Без тенистой улицы своей городок не жив, как не живы Краков без кавярни, Париж без бистро. Яркая, насмешливая, пижонистая и в общем-то миролюбивая, веселая толпа балакает, гуторит, говорит (в зависимости от того, кем некогда основана станица), в ней смешаны поколения, интересы, вкусы, рядом с «болоньями» и «джинсами» еще увидишь полнометражные клеши, панбархатные платья, широконосые бежевые полуботинки, кепки-восьмиклинки почти без козырька. В разговорах касаются всего, но тема собственного житья-бытья остается главной. И поскольку из хозяйства остался только садочек, а летом положено думать о зиме, то понятно внимание, уделяемое консервной крышечке.

— А вы сколько банок жерделей закрутили?

— Та что там — «закрутили»… Только полсотни крышечек достали, да кум, спасибо, прислал из Крымска тридцать штук. Не разбежишься. Надо ж и на виноград оставить, и слива сей год рясная. А у вас как?

— А мы из Сухуми привезли сразу две сотни, пока еще крутим.

— Живут же люди!..

Подходит уборочная, а городская улица — нет, не редеет!

В хозяйства будут посылать только транспорт, рабочей силы не нужно. Ни на сезонную работу, ни постоянно. Перенаселенность, нужда в трудоемких производствах чувствуется в южных городах все сильнее. Что ж, край благодатный, вдобавок к рабочим рукам тут отличные дороги, достаток энергии, воды, и недалеко, видать, время, когда Усть-Лабинск и просто Лабинск начнут вырабатывать не только сахар и масло «из семечек», но и синтетику, метизы, точные приборы. Пока же — в тесноте, да не в обиде: Кубань на свете одна, и охотников навсегда покинуть ее ради неуютного целинного простора не слишком много.

Грандиозные на взгляд псковича или вологодца обязательства устьлабинцев на самом деле были приняты вполне разумно, с нужным запасом. Получить по 32 центнера зерновых с каждого гектара, продать государству 13,4 миллиона пудов хлеба было по силам. Средний намолот в предыдущем году уже составил 28 центнеров, под новый урожай была дана хорошая доза туков. Погода в цветение и налив стояла точно на заказ: утра росные, дни не слишком жаркие, закаты спокойные, без полыханья, сулящего суховей. Урожай шел прекрасный.

Заявленный на 1963 год объем хлебосдачи — около пятнадцати центнеров с гектара — был высок, но давал надежду на прочные фуражные фонды. Усть-Лаба нуждалась в концентратах! Без мощной поддержки фуражом нельзя было вернуть надои на уровень 1958 года, дать нормальные привесы. Разговоры о том, что в Усть-Лабе нет отстающих хозяйств, были правильны в отношении полеводства. (Ведь в тот год удалось получить в среднем по управлению 36 центнеров пшеницы с гектара!) Но безусловно отставала громадная отрасль экономики — животноводство. Большой хлеб 1963 года должен был многое исправить.

Уборка на Кубани — не суровая страда Сибири, под конец идущая уже через силу, изматывающая всех и вся. Кубань убирает хлеб в зените лета, убирает весело, с песней, так споро и ладно, так чисто и быстро, что следить за изумительным этим трудом — наслаждение. Кому приходилось видеть кубанского комбайнера на целине, тот согласится, что средний механизатор-казак обучен, подготовлен, вышколен лучше, чем средний сибирский. Тут сказывается, видимо, «естественный отбор»: при достатке народу штурвал комбайна доверяют, конечно же, лучшим хлеборобам. Но не на редком и сорном сибирском хлебе, не под ветрами и снежной крупой целинного сентября, а дома, в полдень года, на густеющей — полтысячи колосьев на метре — пшенице кубанский комбайнер по-настоящему проявляет себя.

Убирала Усть-Лаба по обыкновению — то есть выше всяких похвал. Рекордов было не много, за ними и не гнались, но намолот в тысячу центнеров на комбайн в сутки был обычным явлением. Так же стремительно шло выполнение обязательства по сдаче. Уже в первую неделю июля первая обещанная в миллионах газетных листов цифра — 13,4 миллиона пудов — была почти достигнута.

Но секретарю парткома Александру Афанасьевичу Пахомову было предложено добавить к обязательству еще два миллиона. Он согласился. Важно было скорее отрапортовать, чтоб на рапорте и ответном поздравлении поставить точку заготовкам и хотя б кукурузу оставить на фураж.

В колхоз имени Крупской прислали колонну грузовиков, и Неудачному было предложено наладить поточный метод уборки, яснее говоря, — возить зерно из-под комбайна прямо на элеватор, минуя ток. Шоферы работали лихо; кроме семян, в колхозе не оставалось ни бубочки, и Неудачный был мрачнее тучи.

— Смотри, какой хороший пылесос! Куда мне после него с фермами деваться? На токах хоть отходы были б… Ведь тысячи свиней, а супоросных еще сколько!

Усть-Лаба сдала и пятнадцать с половиной миллионов. Из крайкома позвонили: продолжать.