Хлеб - [31]

В декабре 1965 года в вологодском кружевном промысле было занято 6127 женщин, в том числе 2456 пенсионного возраста. Ежегодно на пенсию провожают примерно тысячу кружевниц, работать штатные плетеи практически прекращают, потому что пенсионерке разрешается работать два месяца в году, иначе собес начнет прижимать с пенсией. Пополнение же составляют пятьдесят девушек — ежегодный выпуск кружевной школы. З. В. Сняткова просто говорит, что цехи, где плетей на правах фабричных работниц, сохранятся, а «за надомницами перспективы нет».

Нет перспективы? Работники обкома дали мне материалы о ресурсах рабочей силы в колхозах. По сравнению с довоенным временем число трудоспособных в артелях сократилось примерно вчетверо. За пятилетие (1960–1964) ежегодное сокращение составило пять процентов (было 140,8 тысячи, осталось 98.7 тысячи). А с учетом механизации колхоза в 1965 году требовалось сто двадцать семь тысяч среднегодовых работников. 98.7 тысячи великоустюжских, белозерских, кубенских, кирилловских колхозниц и колхозников работают почти с равным напряжением зиму и лето: в июле 1964 года было занято 98,4 тысячи, в декабре — 90,8 тысячи. Стоит учесть отпуска, болезни, перерывы из-за погоды, и можно только удивиться той трудовой дисциплине, той организованности, какую удается деревенским коммунистам поддерживать во всей области. В целом за пятилетие средний вологодский колхозник вырабатывал по 270 дней в году. Если бы в целом по колхозам страны мы подошли бы к этой цифре! По данным академика ВАСХНИЛ С. Г. Колеснева, государство получило бы в этом случае такое количество труда, какое вдвое превысило бы прямые затраты труда на производство черных металлов, нефти и нефтепродуктов и на добычу угля, взятые вместе!

Весь этот разговор — попытка еще раз проиллюстрировать тот факт, что пора экономической реформы принимает от предшествовавшей ей системы администрирования очень тяжелое наследство. Положения XXIII съезда партии об уравнивании социально-экономических условий в городе и селе, о сближении сельского социального обеспечения с городским уровнем, о главенстве материального стимула в производстве, о лучшем использовании трудовых ресурсов в колхозах и развитии промыслов переоценить нельзя, положения эти более чем своевременны, осуществление этих принципов для северной деревни — вопрос жизни.

Тяжелые времена художественного равнодушия кружевной промысел, по слову Луначарского, пережил, не потеряв виртуозности, блестящей техники. Не хочется думать, что и наше время промыслом будет оценено как равнодушное к красоте.

Платят у нас кружевницам баснословно мало, и кружева стоят очень дешево. Это при том, что в стоимости изделий 85 процентов занимает зарплата. Промысел поддерживает устойчивая и несколько консервативная во вкусах деревня — украинская, белорусская, грузинская. Программа 1965 года намечала выработать кружев на 1,4 миллиона рублей и на том понести 26 тысяч рублей плановых убытков. Это при двадцати трех рублях, заработанных плетеей-художницей в месяц! «Снежинке» очень трудно конкурировать с легкой промышленностью, с ее капрона-ми-нейлонами, а ассортимент, утвержденный и санкционированный, держит промысел именно в колее конкуренции. На фабриках, затрачивая громадное количество труда редчайшей квалификации, плетут кофточки, которые, в сущности, имитируют нейлоновые. «Чтоб были нисколько не хуже!» А сопоставление-то унизительное для дивного художественного ремесла. Нейлоновые кофточки надо выпускать сотнями тысяч, но решать проблемы старанием немногих сбереженных кружевниц — все равно что с помощью живописцев выправлять прорыв в малярных работах.

Идет разговор о том, чтобы в кружевных цехах поставить машины. Их закупают за рубежом, кое-где «брякат» уже «плетея» с программным управлением. Похоже, это для Вологды — акт капитуляции.

Думается, что рынок, в общем-то правый всегда, к кружеву сейчас несколько равнодушен по неведению. О вкусах спорить не надо, их надо воспитывать. Формировать их серьезной и тонкой рекламой. Академик Колеснев рассказывает:

— Я просто крякнул от досады, когда в Париже, в ресторане «Максим» увидел двух модниц: одну — с кружевом, другую — с оренбургским платком на плечах. Говорю своему приятелю: «Показать бы этих дам той московской молодке, что готова не есть, не пить, ради заграничного дрянца и бабкиным кружевом требует…»

Не академики — дома моделей, журналы, ателье, крупные магазины, все те, кто направляет спрос, должны бы втолковать потребителям больших городов, как сказочно им повезло. Нигде в мире теперь так не сплетут «розоватых брабантских манжет», как на русском Севере. Если даже кружева ручной работы значительно подорожают, они останутся дешевыми: это нетающий иней, это сказка о Снегурочке, это высокое искусство, а талант сберегать надо. Рублем, в частности, сберегать. Сейчас мы почти не продаем кружево за рубеж — что ж, себе будет больше. Жить в двух-трех часах езды или лёта от Вологды и не мочь хоть раз в жизни купить подлинное ее изделие — с этим трудно было бы смириться.

Пока купить можно. Лишаться этой возможности — нельзя никак: «речка», «елочка», «жемчужка» вологодской плетеи стали частицей национального.