Хижина пастыря - [25]

Всему свое время, говорит.

А я думаю – что за бред?

Затем говорит – время для крови. И время для мыла. Я не прав?

Выступает, будто по телику. Перед зрителями. Может, дядька просто чокнутый? Или это он ко мне, твою налево? Неужели заметил?

Топает к мельнице. Я лежу, где лежал. Понимаю – раз я вижу его у корыта, то и оттуда заметно любое мое движение.

Если бы старик ничего не ляпнул, я бы обязательно попробовал. По крайней мере, так я рассуждал. Но чувствовал себя круглым идиотом. Лежал, прикидывался пейзажем, наблюдал, дергался, пытался понять старого хрыча, ломал голову, а он пока брел к корыту, наполнял ведро, плескал на себя, тер руки и лицо, промокал серой тряпкой, затем набирал в ведро воды из скважины и топал обратно. Делал все медленно, по-стариковски…

Дядька возвращается. Оставляет ведро у двери, вешает тряпку на проволоку, натянутую от веранды. Заходит в хижину, и я вновь готовлюсь бежать к воде, но он тут же появляется, держит что-то в руках. Книгу. Усаживается в тени на автомобильное кресло.

И все. Долго, чертовски долго ничего не происходит. Через некоторое время начинает пахнуть печеным мясом, старикан не реагирует. Сидит. Читает гадскую книжку, а морда довольная. То ли книжка смешная, то ли он просто радуется козлятине в духовке. Или его веселит наш расклад: у меня, значит, голая земля, чесотка от муравьиных укусов и охрененная жажда, а у гада на веранде – две цистерны с водой и жратва на подходе. Нет, говорю я себе. Он не знает, не может знать. Только эта надежда и мешает мне зарядить карабин и сделать в старикашке дырку.

В общем, я не представляю, что и думать. Но скоро понимаю – я застрял. По крайней мере до темноты. Без воды я до прииска не дойду. Значит, нужно тупо ждать, пока я сумею ее раздобыть. Всю ночь, если придется.

Вот я и ждал. Не предполагал, что и правда застряну надолго, но так уж вышло.

Солнце опускалось. Тени у меня за спиной вытягивались в направлении хижины и ползли к ногам старика. Будто ластящиеся собаки. Он же почесывал яйца да читал книгу. Временами что-то произносил – то ли из книги, то ли из головы. У него была забавная манера разговаривать. Акцент, что ли. Или просто привычка думать вслух. Меня это немножко пугало. Но я лежал смирно. Знал, что терпения у меня хватит.

Люди говорят, будто я недисциплинированный и не умею себя контролировать. Ни черта они не в курсе. Хотел бы я посмотреть на них в такую вот ночку.

Знаете, собаки умеют ждать. Отлично умеют. Потому что обычно даже не понимают, что ждут. Настоящее ожидание – это когда ты знаешь, что ждешь. В таком случае надо стать пастушьей собакой и забыть, чем ты занят. Я не о том, чтобы дрыхнуть, как овчарка келпи. Я скорее о том, чтобы быть здесь, но не здесь. Переноситься куда-нибудь мысленно. Иначе – жесть. Я к этому привык. Так же, как привык к одиночеству.

Я, конечно, должен был сочувствовать своим кузенам. На самом же деле завидовал. Потому что их трое. У каждого есть две родные души.

Я раньше гадал – почему у меня никого нет? Позже дошло. Мама не говорила, но я думаю, что к моменту моего рождения она уже поняла, куда вляпалась. В смысле – поняла, за кого замуж вышла. Может, в начале Капитан и вел себя прилично, но потом испортился. Наверное, все, в чем есть кровь, способно протухнуть. Как мясо. Вот кровь-то меня и беспокоит. Она несет по нашим венам то, о чем мы и не подозреваем. Иногда я думаю – а вдруг во мне тоже есть злоба и скотство? Вдруг Гондон их мне передал? Неужели и я стану таким? Буду издеваться над Ли? Над нашими детьми? Господи, от этой мысли мне дико страшно. Для выживания нужна твердость, я понимаю. Но стать мразью? Что ж тут, е-мое, хорошего?

По-вашему, я – бездушный козел, раз мне плевать на смерть Кэпа? Вы просто его не знали. Скажу одно: надеюсь, он что-нибудь слышал. В самом конце. Как слышал я лязг ножа по ведру за миг до удара, который наносил мне Гондон сзади. Он всегда напивался в стельку, но, может, в ту ночь слышал треск автомобильной рамы или тихий вздох опускающегося домкрата. Надеюсь, Гондон успел перепугаться до чертиков перед тем, как «тойота» рухнула ему на голову. Но это лишь мечты. Потому что на самом деле он выиграл джекпот. Оставил все свои мерзкие вонючие грехи неоплаченными. Умер быстро и легко. С предупреждением или без, но отключился мигом. Всю свою жизнь Гондон был лохом и неудачником, а тут ему повезло. Больше, чем маме, уж точно. И это злит меня до невозможности.

Думая о маме, я стараюсь вспоминать ее до болезни. Вижу маму у нас во дворе, возле бельевой веревки. Собирается летняя гроза, Кэпа нет – он как раз охотится на лошадей и разделывает их под первосортную ангусскую говядину. Небо чернеет, а поля становятся хлебного цвета. Налетает ветер, треплет мамины волосы, еще настоящие. Я выхожу на заднее крыльцо, она торопливо снимает с веревки рубашки и белье, не может справиться с простынями. Я босиком бросаюсь на помощь. Только забываю о колючках и всяких якорцах, поэтому очумело прыгаю по двору. Скачу, как танцующий педик, и мы оба хохочем.

Я счастлив. Мама подхватывает меня, не дает упасть, и я чувствую себя именинником, и даже синяки у нее на руках не портят этого чувства.