Хитрый бизнес - [16]
Еще на свадьбах и бар-мицвах бесили песни по заявкам. В баре им обычно удавалось отвертеться («Без проблем, мы еще доберемся до этой песни»). Но когда кто-нибудь заказывал песню на частных вечеринках, им приходилось ее исполнять, даже если за эти годы они заиграли ее до отвращения, как, например, «Мерзкого, мерзкого Лероя Брауна»[17] или, боже упаси, «Чувства».[18]
Однажды они играли на свадьбе, где мать невесты заказала «Переживу»[19] – гневный гимн всех брошенных женщин. Участники группы быстро сыграли в «камень, ножницы, бумагу», чтобы выбрать, кому петь. Проиграл Джонни, который, уставившись в ботинки, мямлил тихим фальцетом, а мать невесты стояла в одиночестве в центре танцевальной площадки и визгливо выкрикивала слова, обращаясь к столу, за которым сидел отец невесты со свежедобытой женой.
Подобные случаи довели группу до того, что они придумали «Песню возмездия». Принцип был следующий: если их заставляли играть ненавистную им песню, они мстили исполнением еще более мерзкой. Например, если приходилось играть «Мой путь»,[20] они отвечали кровоточащим куском дерьма Бобби Голдсборо под названием «Милая»[21](«Раздолбала машину и печальную мину нацепила, думаешь, что кину, но иди ко мне за спину!»).
Однажды вечером на свадьбе сильно пьяный гость заказал «Балладу о зеленых беретах»,[22] а через полчаса попросил исполнить еще раз. В тот вечер «Приход» нанес ответный удар водородной бомбой «Песен возмездия» – «2525-м годом» беспощадно омерзительной группы «Загер и Эванс»,[23] с возмутительно бессмысленным текстом («Нечего там будет жрать! И никто не будет знать!»). Часть гостей убежала из зала.
В последнее время спрос на «Приход» упал, отчасти из-за того, что группа вела себя все более эксцентрично и агрессивно по отношению к публике. Кульминацией стал злосчастный эпизод, после которого группа решила сменить название.
Это случилось вскоре после того, как Уолли вернулся в группу. Серьезно нуждаясь в деньгах, он согласился на выступление в баре «Сапоги и Гамаши» на западе округа Броуэрд. Это был кантри-вестерн бар. «Приход» в последний момент пригласили подменить настоящую кантри-группу, из-за поломки автобуса застрявшую за Джексонвиллем. Хозяин «Сапог и Гамаш», ожидавший скорого появления субботней толпы, не смог найти настоящую кантри-группу, и в отчаянии позвонил Уолли.
– Твои ребята могут играть современное кантри? – спросил он.
– Конечно, – ответил Уолли. Лично он в современном кантри не понимал ничего, но подумал, что кто-нибудь в группе имеет об этом представление, а остальные подстроятся.
Как оказалось, никто в группе ничего о современном кантри не знал. Это было совершенно некстати, поскольку посетители «Сапог и Гамаш» настолько увлекались этим жанром, что даже ходили в настоящих ковбойских сапогах. В начале «Приход» попытался угодить им самой кантриобразной песней из своего репертуара – «Алабамой, милым домом».[24] Посетители «Сапоги Гамаш» снисходительно прослушали эту общепризнанную деревенскую классику, но на танцплощадку не вылезли. Они ждали тех песен, за которыми и пришли в «Сапоги и Гамаши», – песен, под которые можно было исполнять затейливые ковбойские пляски. Они обучались им на Вечерних Уроках Ковбойских Плясок здесь, в «Сапогах и Гамашах», а за подробным инструкциями лазили в Интернет («шагнуть правой ногой к левой; выбросить правую ногу вперед; согнуть правую ногу поперек левой лодыжки; выбросить вперед правую ногу…»).
После «Алабамы, милого дома» «Приход» перешел к «Женщине хонки-тонк»,[25] в которой были слова «хонки-тонк», но точно никакого современного кантри. Толпа мрачнела, посетители угрюмо присосались к своим «Будвайзерам». «Женщина хонки-тонк» подошла к концу, и члены группы перекинулись взглядами «что дальше?». После лихорадочных размышлений Уолли предложил исполнить что-нибудь из Бадди Холли, который, по крайней мере, был родом из Техаса.[26] Музыканты, сбиваясь, затянули «Вот будет денек!»[27] в двух разных тональностях, которые они, в конечном счете, свели к одной. Прекрасно доиграли до конца, но толпа не пошевелилась.
После того как песня закончилась, сидевший за барной стойкой дюжий мужик, который носил не только пару ковбойских сапог, но и ковбойскую шляпу, ковбойскую рубашку и ковбойские джинсы, а пряжка на его ремне напоминала колпак на колесе, крикнул:
– Хватит этого дерьма! Играйте кантри!
Другие посетители заулюлюкали, как ковбои в кино, и застучали бутылками пива по столам. Это очень не понравилось Джонни, который как раз был фанатом Бадди Холли и успел перед выходом разогреться тремя стопками текилы. Наклонившись к микрофону, он спросил дюжего мужика:
– Ну, Бык, и сколько голов скота у тебя на ранчо?
Зал затих. Мужик уставился на Джонни.
– Погоди, Бык, дай угадаю, – продолжал Джонни. – У тебя ведь нет ранчо, а ездишь ты на пикапе, да? На работу в «Уол-Март», отдел посуды? Я прав, Бык?
После этого мужику – которого звали не Бык, а Херб Тобин, и который действительно работал в «Уол-Марте», только в отделе крупной бытовой техники, – ничего не оставалось, как отстаивать свою честь. Он ринулся, топая сапогами, через танцевальный зал к низкой сцене и накинулся на Джонни, который ткнул ему в лицо бас-гитарой «Фендер Пресижн» 73-го года. Тобин схватил гитару и рванул ее вместе с Джонни, после чего оба упали на танцпол и принялись, сопя, колотить друг друга.
