Хитрая затея - [11]

— Я-то думал, заработаю у Славиных хорошие деньги, тогда и посватаюсь, — признавался Ваня, — а теперь придётся подождать, пока у тебя заработаю. Ну да ничего, мы с ней да с родителями её сговорились уже, потерпим.

Что же, этого и следовало ожидать. Я, помнится, говорил уже как-то, что девицы из общины сестёр милосердия при Свято-Софийском женском монастыре становились идеальными жёнами для серьёзных зажиточных мужчин из народа, вот и Ваня Лапин решил запустить загребущие ручонки в этакую сокровищницу. [3] Ну ему-то Сам Бог велел, у него же старшая сестра через ту общину прошла. Да, первый раз с замужеством Лиде не повезло, зато сейчас, если послушать Ваню, у неё со вторым мужем всё хорошо. Андрею Василькову женитьба тоже пошла впрок, малый послал подальше своих непутёвых приятелей Каталкина с Балабудкиным, да те и сами от него держались теперь подальше — уж больно доходчивым оказалось внушение, что сделал им Шаболдин. [4] Сам Васильков уже вскорости должен был закончить университет и стать наконец врачом, а с такой умелой и опытной сестрой милосердия, как Лида, никаких опасений за его будущую профессиональную карьеру я не испытывал. Вот и ладно, займусь-ка я профессиональной карьерой Ивана Лапина…

[1]См. роман «Пропавшая кузина»

[2] См. роман «Жизнь номер два»

[3] См. роман «Жизнь номер два»

[4] См. роман «Семейные тайны»

Глава 4. Снова завод

Говоря по совести, здешнюю систему оценки разряда магической одарённости, принятую с незначительными отличиями как в Царстве Русском, так и во всём цивилизованном мире, я особо совершенной не считаю, но она тем не менее работает, и работает неплохо, помогая выявлять одарённых и отслеживать изменение их разряда. Основное в этой системе — всеобщая и обязательная проверка наличия одарённости и её разряда у детей десяти-двенадцати лет и шестнадцати-семнадцатилетних подростков. Почему так? Да потому, что уже лет триста назад было установлено, что одарённость или проявляется в возрасте от десяти до двенадцати лет, или не проявляется вовсе, а изменение разряда к шестнадцати-семнадцати годам показывает перспективы одарённого на пороге вступления в самостоятельную жизнь. Вот я, например, в одиннадцать лет имел второй разряд, а гимназию закончил с четвёртым, но оно и понятно — во-первых, я всё же отмеченный, во-вторых, я вырос в семье, где одарённым был не один, то есть рос и развивался в соответствующей среде. А у того же Вани Лапина второй разряд выявляли и в одиннадцать, и в шестнадцать. Тоже ничего удивительного — ни его брат, ни обе сестры одарёнными не были, про одарённость их матери или давно умершего отца я ни от Вани, ни от Лиды я также ничего не слышал.

После семнадцати лет определение разряда одарённости становится делом почти добровольным. Почти — потому что при поступлении на государеву службу оно проводится обязательно, как и при вступлении в гильдии, объединявшие одарённых. В общем, бездельем Разрядная палата отнюдь не мается. А тут ещё я ей работу подкинул — послал вчера туда Ваню. Нам же с ним уже совсем скоро в Александров ехать, и я хотел более точно представлять себе, на что он сейчас способен, а заодно и проверить, сказалось ли его обучение у меня только на профессиональном мастерстве, или и на общем уровне одарённости тоже.

Как выяснилось, очень даже сказалось. Из Разрядной палаты Ваня двинул ко мне и похвастался бумагой, свидетельствовавшей о третьем разряде. Что ж, не только его это успех, но и в немалой степени мой собственный. А если найду, как уберечь моих учеников от того, через что пришлось пройти Ване — будет не просто успех, а триумф. Нет, никаких «если» — когда найду!

…Тем временем отбытие в Александров неумолимо приближалось. Варя озаботилась составлением списка того, что надо будет взять с собой, я же принялся загружать Смолина, поставив ему две задачи, решать которые ему придётся в наше отсутствие. Одна из тех задач особой сложностью не отличалась — нужно было поддерживать в доме чистоту и порядок, зато вторая не блистала простотой, потому как Смолину всё же надлежало наконец выбрать, кого из слуг он возьмётся готовить себе на замену.

Ещё я от души подбросил работы почте, отослав объёмную и увесистую посылку своему университетскому приятелю Альберту фон Шлиппенбаху, куда вложил пару револьверов, карабин под револьверный патрон, пару охотничьих ружей с машинкой для снаряжения патронов, да самих патронов не пожалел, загрузив их двенадцать сотен револьверных и три сотни охотничьих с разным снаряжением — пулями, дробью и картечью. Уж он-то оценит по достоинству, да и отблагодарить товарища стоило, это же его подарки подтолкнули меня к созданию нового оружия. [1] Ну и, понятно, коммерческий расчёт тут тоже присутствовал — если я всё понимаю правильно, скоро пойдут заказы из Пруссии, потому как хотя бы соседям своим Альберт новыми стреляющими железяками обязательно похвастается, а помещики в Восточной Пруссии толк в оружии очень хорошо понимают.

Написал я и профессору Левенгаупту. Длинное письмо написал, длинное и обстоятельное, с рассказом о своих учебно-артефакторских достижениях и провалах, главным образом, конечно же, о достижениях. Профессору Хюбнеру, преподававшему мне артефакторику, тоже написал, хотя и несколько короче. Впрочем, делиться с обоими подробностями и тонкостями своей методики я не стал, да и общие её положения изложил довольно обтекаемо. Всё-таки, раз уж я решил стать в этом деле первопроходцем, значит, так тому и быть, и нечего даже столь многомудрым учёным мужам тут меня опережать, хотя тому же Левенгаупту оно и не надо, он куда больше увлечён общими проблемами магии как явления и магиологии как науки, а относительно Хюбнера я надеялся, что он и самую суть тут не сразу поймёт, слишком для его педантичной натуры всё это окажется новым и непривычным.