— Неправда, ты сама знаешь. Солнце уже почти час скрыто тучами.
— Один луч пробился на секунду.
— Ты ошибаешься! Там — в окне второго этажа! Опять блеснул — он движется! Там кто-то есть!
— Обман зрения.
— Нет, Эмили, я вижу!
— Невозможно. Окна забиты.
— Ох! Свечу задули. Идём же, посмотрим!
Она отвернулась от дома.
— Нет. Я всё-таки ничего не стану тебе показывать. Это бесполезно. Если бы ты вошла, то увидела бы голые стены — заброшенные комнаты — пустое пространство. И всё.
По правде сказать, дом, на который я продолжала смотреть, и впрямь выглядел пустым. Я видела, что окна заколочены. Но, однако, не удержалась и спросила Эмили:
— А что бы увидела ты?
Она чуть заметно улыбнулась.
— Аллегорию или, возможно, сказку, — промолвила она и пошла прочь от дома.
— Нет, Эмили! Ты завела меня в такую даль! Это нечестно! Зайдём внутрь! Я хочу знать больше.
— Для тебя, Шарлотта, ничего больше и нет. Для тебя история закончилась давным-давно, когда Хитклиф и Кэти умерли. Они мертвы, мир, который они населяли, мёртв; занавес опущен.
И больше она об этом не говорила, ни тогда, ни после.
Но когда по дороге к Хоуорту мы проходили мимо гиммертонского кладбища, журчание ручья достигло наших ушей, и звук бегущей воды показался мне симфонией самой жизни, сильной и настойчивой, продолжающей своё течение под твёрдой коркой повседневного бытия.
