Хитклиф - [25]

На следующий день после того, как я рисовал твой портрет, произошёл инцидент с пролитыми чернилами — пустяк, который, впрочем, имел под собой весьма серьёзную подоплёку, о которой я узнал всего несколько дней назад.

Позавтракав в одиночестве (я избегал общих застолий в людской и, за исключением ужина, который делил с мистером Эром, ел один), я вошёл в гостиную.

Мистер Эр был в халате и, как обычно об эту пору, читал лондонскую газету.

— Сэр… — начал я.

— Браво! — Он захлопал в ладоши. Похоже, в то утро Пигмалион превратился в импресарио. — Много лучше, Хитклиф. Мы делаем успехи. Вы вошли, прямо держа голову, с незамутнённым взором, руки ваши спокойны, и вы обратились ко мне, как положено. Два месяца назад вы бы ввалились в дверь, как молодой бычок, размахивая руками, и без предисловий выпалили бы приказ — да, приказ, а не просьбу.

— Может быть, мне следует вернуться в прежнее своё состояние, — с лёгким поклоном ответил я. — Моё нынешнее вам не так интересно живописать.

— Ничуть. Я предпочитаю бледную палитру; лёгкие оттенки дают повод для более тонких острот. Вы льстите себе, любезный, если полагаете, что не оставили пищи для моей сатиры.

— Вы хотите сказать…

— Что вы, Хитклиф, хоть и научились сносно стоять и ваше обращение больше не звучит намеренным оскорблением, в остальном вы не продвинулись. Вы холодны, скованы и неизящны; вы похожи на младшего складского приказчика, который пришёл к старшему просить свечей. Освоить это — не большая победа.

— Уверен, сэр, вы поможете мне одержать бо́льшую.

— Мало чувства, сэр, мало — но вы правы. Истинный друг не спускает ошибок, но учит, как их исправить. Вот, к слову, — вам надо научиться входить в комнату.

— Сэр?

— Любой увалень может перешагнуть порог, но только джентльмен умеет вступить в помещение. Смотрите. — Поставив чашку и отложив газету, он схватил со стола шляпу и поднял лежавшую у камина кочергу. — Предположим, что это моя трость, поскольку настоящая куда-то запропастилась, и представим, что я пришёл к вам с визитом.

— Но вы должны приехать верхом, и у нас будет хлыст, а не трость?

— Не мелочитесь, Хитклиф, мы говорим гипотетически, а гипотетически мы в Лондоне. Итак, гипотетический дворецкий объявляет гипотетического джентльмена, и тот входит в дверь — вот так. — С этими словами мистер Эр вышел в холл. — На голове у него шляпа, в левой руке трость, хлыст, шпага — неважно, в правой — ничего, но эта рука пребывает в состоянии вежливой готовности.

— Готовности к рукопожатию?

— Отнюдь; смотрите и увидите. Джентльмен изящно заносит ногу над порогом — вот так, — одаривает собравшихся приятной улыбкой и при этом обводит их взглядом — цепким, но спокойным — вот так — и входит. Далее он направляет мысок ноги на самого значительного из присутствующих — на вас, Хитклиф! — плавно подносит правую руку к шляпе большим и безымянным пальцами. Приподнимает шляпу, сгибается в поясе, наклоняя голову и шляпу одновременно — вот так. Однако, когда он выпрямляется, шляпа остаётся у него под мышкой слева — вот так. После этого джентльмен сердечно глядит на хозяина и негромко здоровается. Что? Чему вы смеётесь?

— Извините, но я не видел, чтобы вы исполняли эти мартышкины пируэты, и я, хоть убейте, тоже не буду.

Он с минуту постоял в прежней позе, потом в притворном гневе швырнул к камину шляпу и кочергу.

— Чёрт возьми, приятель, я своё оттанцевал, а вам ещё придётся поработать, прежде чем вы получите право этим пренебрегать. Первым делом вы должны показать, что знаете приличия, и доказать, что уважаете общество. Утвердитесь в чужих глазах, а после можете, по моему примеру, поступать, как вам вздумается.

Он бы продолжал говорить ещё долго, но тут вошёл Джон, благообразный и чем-то очень недовольный. Я подумал было, что он пришёл посмотреть, кто тут швыряется кочергами, но, как оказалось, я ошибся.

— Сэр, — начал он, — в библиотеке неладно?

— Неладно? Что там может быть неладно?

— Кто-то учинил там беспорядок.

— Так приберитесь, Джон. Зачем обращаться ко мне?

— Это подозрительный беспорядок, сэр.

— Трудно описать, сэр. Я полагаю, вам лучше взглянуть самому.

Мистер Эр встал, я не двинулся с места.

— И мистеру Хитклифу тоже стоит пойти — его присутствие может вам понадобиться, — добавил Джон.

Он странно, почти весело взглянул на меня. Я пошёл за ними.

После ночной стычки мы с Джоном разговаривали только по делу, да и то односложно, но я знал, что он ревностно бережёт хозяина (своего ровесника, которому служил с малолетства) и что моё миролюбивое поведение в последние месяцы отнюдь не рассеяло его подозрений. Миролюбие это давалось мне тяжело; у меня кулаки чесались разукрасить Джону физиономию в отместку за дюймовый шрам над правым глазом, который я по его милости получил. Единственной реакцией мистера Эра на ссору, о которой весь дом говорил полторы недели не умолкая, было указание Джону впредь величать меня мистером Хитклифом. Это был бальзам на мою уязвлённую душу: несколько хозяйских слов причиняли Джону куда горшие муки, чем все мои побои.

Джон повёл нас в эркер, где я обычно занимался. В первую секунду я не понял, что произошло. Мне показалось, что мой уголок кто-то убрал нарядными праздничными лентами. Но нет: книги, которые я с вечера сложил на краю стола, были раскрыты, изорваны и разбросаны по столу, стулу и ковру. Мало того: то, что я поначалу принял за пёстрые ленты на столе и оконных занавесях, оказалось чернильными полосами — кто-то расплескал вокруг содержимое моего чернильного прибора.