Хитклиф - [11]

Мне оставалось только громко рассмеяться. Физиономия у мистера Эра вытянулась.

— Ты, я вижу, наконец понял, как серьёзно обстоит дело. Но теперь уж поздно, когда доходит дело до торговли, ты мне в подмётки не годишься. Двести пятьдесят фунтов в год, плюс еда и одежда. Сдавайся, Хитклиф, я победил. По рукам и никаких обид!

Я протянул руку мистеру Эру. За такое жалованье я готов был сносить его насмешки, но про себя отметил, что за оскорбления ему придётся расплачиваться звонкой монетой.

4

Мы ехали в карете (той самой, которую я заметил во дворе гостиницы) в поместье мистера Эра, расположенное в семидесяти милях от Гиммертона в сторону Лондона. Представь те чувства, Кэти, которые я испытывал по пути туда: с каждой милей я удалялся от тебя, но может статься, что с каждой минутой приближалась наша встреча.

Я ещё не вступил в должность и не занял подобающего слуге места, поэтому ехал с комфортом в карете рядом с мистером Эром. Такое положение вещей вызывало у Джона недоумение и беспокойство (сам он ехал на облучке и присматривал за багажом). Каждые пять минут в окошко показывалась его красная рожа — он, вне всякого сомнения, рассчитывал увидеть меня сосущим кровь хозяина. Мне доставляло двойное удовольствие обмануть его ожидания и встретить его встревоженный взгляд с невозмутимым спокойствием. Могущественному человеку, которому он служил, от меня ничего не требовалось, и я мог разглядывать его сколько угодно: уставший после дурацких ночных бдений рядом со мной, он дремал и негромко похрапывал в углу кареты.

Мистер Эр был человеком среднего роста, атлетического сложения, широкоплечим, с тёмными волосами и смуглой кожей. Во сне на его лице, обычно то насмешливом, то суровом, проступило выражение глубокой печали. Сны ему снились нерадостные. Иногда карету сильно потряхивало, и он открывал глаза, временами погружался в ещё более глубокий сон, однажды пробормотал что-то, по-моему женское имя, но я не вслушивался. Если мне будет нужно что-нибудь узнать, я это узнаю, у меня впереди ещё достаточно времени, чтобы всё разнюхать.

Судя по одежде, он изображал из себя щёголя. Пока я мылся, он принял душистую прохладную ванну, сменил бельё и переоделся с головы до пят. Теперь его костюм являл собой весьма необычное зрелище — лимонного цвета перчатки и сюртук, узорчатый камзол, полосатый шёлковый шарф и трость эбенового дерева с золотой отделкой. Но, похоже, все эти дорогие шмотки его ни капли не волновали: когда мы присели у обочины подкрепиться, Джон нечаянно пролил ему на рукав немного красного вина, так он только промокнул пятно вышитым платком, даже не взглянув на него, и продолжал о чём-то говорить.

Я наблюдал за его манерами — его шутками, насмешками, повелительным тоном, — не зная, подражать ему или презирать. Мне необходимо стать джентльменом. Допустим. Для этого надо иметь подходящий образец. Вот и отлично — прямо передо мной сидел, развалившись, самый настоящий джентльмен и похрапывал во сне. Но смогу ли я смириться с тем, что мне придётся стать таким, как он? Нет, мне претила эта мысль, однако я решил, что не стоит торопить события, пока достаточно научиться держать себя в руках.

Ибо, хоть внешне я был невозмутим, душа моя пребывала в смятении. Какая-то часть моего сознания взвешивала и оценивала выгоды, которые можно было извлечь из странного предпочтения, оказанного мне мистером Эром, другая же часть ужасалась открывшимися новыми сведениями о моём происхождении и новым пониманием старых воспоминаний. А ведь я узнал малую толику всей правды, которая может оказаться в десять раз страшнее. Что же такого мог сделать ребёнок, почти младенец, чтобы его поместили в сумасшедший дом? Поступок должен быть воистину демоническим. А предыдущая ночь? Если бы я привёл свой план в исполнение — вошёл бы в это заведение, рассказал бы свою историю и начал наводить справки, служители тут же схватили бы меня и водворили на место, в мою клетку. И даже сейчас могу ли я быть абсолютно уверен, что меня не лишат свободы и средств к существованию, если кому-нибудь удастся проникнуть в мою тайну? Впрочем, опасность эта была совершенно ничтожной, поскольку даже сам я не часто забирался в эти глубины; мне ничто не угрожало до тех пор, пока я сам себя не выдам. Однако когда мы ехали через город, я отодвинулся подальше от окна.

В поместье мы прибыли уже затемно, поэтому мне не удалось как следует разглядеть фасад здания. Я проследовал за хозяином в парадную дверь, и меня сразу ослепило обилие ярких красок и огоньки свечей, отражавшиеся от полированных поверхностей дубовых панелей. Почтенная пожилая женщина, вероятно экономка, вышла из-за двери к нам навстречу, следом за ней появились другие слуги. Мистер Эр велел Джону показать мне спальню, и тот повёл меня по широкой лестнице, а затем по ещё более широкому коридору. Последнее, что я слышал, перед тем как бросился на кровать, был громкий голос мистера Эра, отдающего распоряжения слугам. На пороге моей новой жизни у меня не было ни молитв, ни проклятий: я сразу провалился в сон.

Меня разбудило звяканье дверной щеколды. На одно мгновение я подумал, что это Джозеф со своими вечными нотациями и оплеухами пришёл меня будить, но внезапно осознал, что перенёсся в новую реальность, далёкую от тяжёлой руки Джозефа и, увы, от твоего нежного прикосновения. В комнате никого не было, но на столе рядом с моей кроватью появился поднос с завтраком; очевидно, тот, кто его принёс, удаляясь, разбудил меня.