Хищные птицы - [126]

Президент бегло просмотрел текст меморандума.

— Я вижу, некоторые требования вполне справедливы и обоснованны, — резюмировал он. — Но большинство из них мы пока не в состоянии выполнить: у нас нет средств. — Он снова полистал меморандум и заметил: — А вот тут уже идут одни угрозы. Правительству нельзя угрожать, господа.

— Мы ничего не добавили от себя, мы только довели до вашего сведения мысли и высказывания униженных и угнетенных людей, — ответил Мандо Пларидель. — Они как нельзя лучше характеризуют обстановку в стране, в отличие от доклада армейского штаба.

— Вот этот пункт, например, где идет речь о строительстве школ, дорог и больниц в баррио, еще можно рассматривать, мы попытаемся изыскать и средства. Но дальше содержатся уже совершенно немыслимые требования: упразднение гражданской охраны. Но ведь земледельцы правы: им нужна защита. Или вот это требование: убрать из асьенд полицию. Но ведь она именно для того и послана туда, чтобы обеспечивать соблюдение порядка и законности. Подобные требования я не могу удовлетворить. А здесь уж совсем нечто фантастическое — требование экспроприировать асьенду, а землю распределить между арендаторами. У нас все-таки демократия, а не диктатура. Не могу же я действовать в нарушение закона об аренде?! Его нельзя так вдруг отменить…

— Если так… — начал было доктор Сабио.

— Мой вам совет, — прервал его президент, — отправляйтесь по баррио Центрального Лусона, в первую очередь на асьенду Монтеро. Поговорите с крестьянами. Скажите, чтобы они проявляли терпение и понимание, что правительство думает о них. Объясните им, что я делаю все, что в моих силах, разумеется, в рамках закона, что я их всех люблю, что сердцем я с простыми людьми, которые отдали мне свои голоса, избрав на этот высокий пост. Но в то же время я не бог и не диктатор.

— Но мне кажется, что их терпение давно иссякло. Их притесняли и продолжают притеснять помещики и управляющие асьенд, а они мрут от голода и болезней и не в состоянии послать детей в школу, — раздраженно заявил сенатор.

— Не забывайте, что война окончилась совсем недавно, оставив после себя огромные разрушения. — Президент попытался уклониться от прямого разговора. — Вы не вправе требовать, чтобы я поправил все за какие-нибудь два-три года. Тем более что я пока не вижу ни от кого поддержки.

— Крестьяне выстрадали уже не одну, а несколько войн, — напомнил ему доктор Сабио.

— И коль скоро они не видят никакой помощи от вашего правительства, то, вероятно, у них нет другого способа, кроме… — Мандо не закончил свою мысль.

Президент прервал его:

— Я догадываюсь, вы хотели сказать, что крестьяне утратили веру в правительство и решили действовать по своему разумению. Но мое правительство не допустит самоволия. Запомните раз и навсегда: я не склонен предоставлять армии особые полномочия, но если крестьяне перестанут уважать закон, тогда…

— Но они уже на грани отчаяния! — с жаром воскликнул сенатор. — Что они видят в жизни? Обещания, снова обещания, запугивание, угрозы, насилие. По-моему, господин президент, уже настало время сменить пластинку. Вам представился удобный случай спуститься на грешную землю, стать поближе к людям, которые вас избирали. Помогите своей несчастной стране. Покиньте на время свой дворец, поезжайте в баррио, деревни, посмотрите своими глазами на бедственное положение крестьян. Пускай вы запачкаете башмаки на грязных деревенских улицах, но зато вы сами сможете увидеть страдания и слезы в глазах матерей, которым нечем кормить своих детей…

— Вам кажется, — медленно начал президент, картинно прикрыв ладонью глаза, — что президент, обладая высшей исполнительной властью в стране, может делать все, что ему заблагорассудится. Но это не так. И вот я с удовольствием сменил бы свою высокую должность на скромное место какого-нибудь профессора или журналиста. Признаюсь вам откровенно, господа, у меня очень часто оказываются связанными руки. Вы даже не можете себе представить, какое огромное давление мне приходится испытывать со всех сторон. На меня давит и моя собственная партия, и церковь, и армия, и бизнесмены, и иностранцы, и, наконец, пресса и радио. Вам известно, что я отнюдь не богат, хотя мог бы сделаться миллионером в двадцать четыре часа. Попробуйте вы, Маливанаг, сесть в мое кресло, посмотрим, как у вас получится.

— Я же говорил вам, высокоуважаемый господин президент, что это — две связанные одна с другой проблемы, — тоном соболезнования начал Мандо. — Крестьян к вам во дворец не пускают, к ним вы ездите разве что в период предвыборной кампании. Я с сожалением должен вам сообщить, что в настоящее время ваш престиж среди простых людей, среди ваших избирателей, совершенно неудовлетворителен.

— Какой престиж? — всполошился президент.

— Ну, ваш престиж. Ныне он весьма далек от того, каким его пытаются изобразить ваши придворные борзописцы. Уважение к вам падает…

— Ну уж не такой безобразный у меня облик, если судить по большинству наших газет, да и американских тоже, — возразил президент.

— У них просто специальные очки на носу, — усмехнулся Мандо.

— Ну конечно же, не такие, как у редактора уважаемого «Кампилана», — попытался съязвить президент.