Хирургическое вмешательство - [48]

Выпускник осторожно выглянул.

Там, где широкий холл разветвлялся тремя коридорами, стояли Ящер и Ворона.

— Верни мне сигареты и блокнот, — без выражения сказал Эрик Юрьевич.

Воронецкая нахмурилась, зафыркала и всучила ему требуемое, а потом развернулась и быстро-быстро зашагала по коридору непонятно зачем и куда.

— И сердце моё тоже верни, — тихо сказал Ящер ей вслед.

Ворона сделала вид, что не услышала.

Пропав с глаз Гены, Даниль вышел возле институтской вахты. Единственное, что по поводу местонахождения Алисы Викторовны можно было сказать с уверенностью — то, что сейчас она в институте. Но суматошная Ворона даже посреди лекции могла вскочить и убежать, вдруг вспомнив, что забыла о чём-то важном, а кроме того, Сергиевский не знал её расписания.

Он совершенно не удивился, обнаружив Воронецкую у самого окошка вахты, в двух шагах от себя. Странно было бы обратное. Слова Гены не походили на шутку, а его интуиции не было причин не доверять; если где-то в будущем встреча уже существует, все случайности играют на то, чтобы она произошла. Даниль не предполагал, что ему придётся полдня гоняться за шустрой тёткой, но к настолько стремительному развитию событий оказался не готов.

— Ага! — звонко воскликнула Воронецкая и цепко ухватила его за рукав. — Вот кто у нас по сансаре специалист! Даня, пойдём с нами, ты очень-очень нужен. — Плеснула бахромой шаль, уставились в лицо бесцветные, расширенные, птичьи какие-то глаза, и тотчас же взгляд её ускользнул; потом исчезла сама профессорша.

— Э-э-э… — только и сказал Сергиевский, уходя через точки вслед за ней.

То же самое он повторил, очутившись в кабинете Вороны на третьем этаже. Алиса вихрем пронеслась мимо стендов и быстрыми до нервозности движениями задёрнула оранжевые казённые шторы. Было часа два пополудни, за промытыми дождём окнами ярко белела пелена осенних облаков, пронизанная лучами солнца, и сумрака не получилось, лишь легла на всё легкомысленная оранжевая тень.

— Алиса Викторовна… — послышался позади обморочный шёпот, и Даниль испуганно обернулся.

— Надя, сядьте, пожалуйста, — защебетала Ворона, — Даня, что ж ты стоишь, возьми кресло, выдвини, посади Надю!

Сергиевский повиновался, попутно разглядывая незнакомку. Одетая бедно и чисто, со следами рыжей дешёвой краски на совершенно седых волосах, женщина была никак не моложе Алисы, а выглядела намного старше. К медицине тонкого тела она определённо не имела отношения. Со стороны Вороны было не очень умно тащить непосвящённого человека через точки, но состояние, в котором находилась Надя, вызвал отнюдь не кратковременный шок.

— Алиса Викторовна… — почти простонала она.

Ворона подлетела, склонилась, точно птица над птенцом, заставила её откинуться на подголовник кресла. У Нади закатились глаза, красные мозолистые руки вяло свесились вниз, упала с ноги растоптанная туфля, а губы всё шевелились беззвучно, повторяя имя как заклинание. Данилю вспомнилось, как персонал клиники произносил Имя-Отчество-Эрдманн — благоговейно и будто побаиваясь. Имя Вороны произносилось жарко и истово, как молитва.

— Даниль, — голос Алисы стал до странности жёстким, — ассистируй мне. Срочная операция.

Аспиранта чуть с ног не снесло.

В животе поднялся нелепый смех, справиться с которым стоило немалых усилий. «Счастье, что медицина не классическая, — подумал Даниль, давя внутри идиотское бульканье. — Ни тебе стерильности не требуется, ни анестезии. Вот прямо так в кресле в тапках бабку и спасём». Он решительно не понимал, что происходит, к чему спешка и зачем на кармической операции специалист по динамике сансары.

Ворона медленно выдохнула и вдохнула.

— Наденька, — сказала она тихо; тембр голоса изменился, интонации сделались безмерно ласковыми и ускользающими, как во сне. — Спокойной ночи, родная…

И будто мгла ночная хлынула с небес, затопив заоконный полдень: тень в кабинете сгустилась, теряя апельсиновый тон, исчезли доносившиеся из-за стен звуки и эха, стало тепло и спокойно, невероятно спокойно, уютно, как в гнёздышке, выстланном птичьим пухом, и неяркие лилейные звёзды затеплились под оштукатуренным потолком.

— Мама… — прошептала рано постаревшая женщина, распластанная в кресле; из-под сомкнутых её век побежали лёгкие слёзы, оставляя дорожки на дряблых щеках.

— Спи, девонька, спи…

Ворона выпрямилась, отошла от кресла на шаг, опустила руки вдоль тела. Шаль соскользнула на пол, но поднимать её владелица не стала; Даниль подобрался ближе и галантно сложил узорную чёрную тряпку на краю стола. Потом поглядел на спящую через хрупкое воронье плечо: Надя спала, уронив голову набок. С измождённого лица сошло выражение ужаса и пугливой мольбы, и стало видно, что оно тонкое, строгое, иконописное, а когда-то было красивым.

— Алиса Викторовна, — осторожно спросил аспирант, — это кто?

Та грустно покачала головой и ссутулилась, из могучей волшебницы снова став бестолковой Вороной.

— Это приехали, — объяснила невпопад. — Отказница. Просто жуть какая-то, я напугалась…

Сергиевский больно покусал себе язык и скинул цепенящее сонное наваждение. Воронецкая всегда работала с эмоциями очень осторожно и с такой лаской, что её нежёсткие внушения попросту не хотелось сбрасывать. Даниль поначалу растерялся, потом уплыл в вороньи чары и забыл сделать то, что сделал бы на его месте всякий нормальный человек — прочитать шлейф ауры и провести визуальную диагностику.