Хирургическое вмешательство - [44]

Наутро Лья, не уставая доказывать свою предусмотрительность, приехал на машине из проката.

— Не хочу мою светить, — хмуро заявил он. — Там ментов много ошивается… некоторые даже в штатском.

— Где? — спросил Ксе, но Лья определённо решил, по примеру Арьи, до последнего хранить всё в секрете. Ксе только пожал плечами и подмигнул встревожившемуся Женю. Лья, при всей своей проницательности, склонен был мерить людей по себе и как-то не задумывался о том, что Ксе, в отличие от него, очень хорошо умеет ждать. Божонок, смерив Лью недобрым взором, последовал примеру своего «опекуна» и погрузился в созерцание городских пейзажей.

— Выяснил я кое-что, — сумрачно сказал Лья, когда автомобиль всё-таки встал, несмотря на благоволение Матьземли, в одной из неизбежных пробок. — Кое-что.

— Лья, — лениво и благостно отозвался Ксе, — ты либо говори, либо не говори.

Тот криво усмехнулся: Ксе увидел, как сощурились его глаза в зеркале.

— Проект войны с терроризмом, — наотмашь резанул Лья, и Ксе всё-таки вздрогнул, потому что дёрнулся Жень. — В самых высоких сферах подписанный. Влипли мы с вами по самую шейку, короче. И я уже сам не знаю, есть ли в этом смысл.

— То есть как? — тихо спросил Ксе.

— Открыл Америку, — злобно сказал божонок, уставившись на Лью фирменным снайперским взглядом. — Он уже сколько лет как утверждён.

— А ты молчишь, как пленный партизан.

— А то я всем растрепать должен.

— В чём дело? — жестковато вклинился Ксе.

— Антропогенное божество, — равнодушно объяснил Лья, игнорируя мрачное сопение Женя, — это воплощение некоего понятия высокой степени обобщённости. Для того, чтобы понятие обрело персонификацию, необходимы три условия. Во-первых, этому понятию нельзя дать однозначного определения, во-вторых, его нельзя связать со строго определёнными причинами и-или следствиями, а в-третьих, оно должно очень долго и очень серьёзно волновать человеческий ум. Есть ещё какие-то хитрые закономерности, из-за которых персонификации большей частью мультиплицированы по национальному признаку, то ли из-за языка, то ли из-за специфики менталитета. Я, в общем, дальше вчитываться не стал. Это из учебника теологии.

— Ты это к чему? — спокойно сказал Ксе.

— Я щас тоже расскажу, как человек от обезьяны происходил, — пообещал Жень. — Сначала были рамапитеки, потом питекантропы, потом эти… неандертальцы. Ну и что, блин?

— А то, что понятие войны не сводится к боевым действиям. Если вдруг решат объявить войну с коррупцией, это тоже будет твоя сфера ответственности.

— Ну и что… блин, — раздражённо потребовал теперь уже Ксе.

— Пусть он скажет, — процедил Лья.

— Жень?

Тот резко выдохнул и сгорбился, уставившись на сплетённые в замок пальцы.

— Жень, — без нажима повторил Ксе.

— Ксе, — сказал тот несчастным голосом. — Ну… понимаешь, я, конечно, оружием любым владею, боевыми искусствами там… могу игрушечное оружие в настоящее превратить… много чего, короче, могу, особенно если служение принимаю… но это всё фигня. Это не настоящее дело.

— А какое — настоящее? — Ксе чувствовал себя так, словно его накрыли периной — тяжело, душно и серо.

Жень облизнул пересохшие губы и тихо сказал:

— Даровать победу.

— Вне зависимости от исходной ситуации, — чеканно завершил Лья. — В разумных пределах, конечно. Ага! а вот и он.

Шаман вырулил к обочине и остановил машину. Ксе запоздало понял, где они: в нескольких шагах поднимались массивные, зелёные с оттенком бирюзы стены Белорусского вокзала. Милиции здесь действительно собралось много, с собаками и автоматами; Ксе пришло в голову, что, возможно, был звонок о готовящемся теракте, проверяют на взрывные устройства… Жень рядом с ним сжался в комок. Лья мог быть доволен, он всё-таки выбил Ксе из равновесия. Шаман искренне не хотел думать о том, что кумирня бога войны пуста, что жрецам некому молиться о даровании победы, что силовым структурам приходится полагаться исключительно на физическое воздействие, и что кончиться это может очень плохо — но думал.

И ещё думал о Жене, Матери Отваги, с болезненным недоумением пытаясь понять, кто и зачем принял то, жуткое решение, чего хотел этим добиться. Сказать Лье — и он бы, конечно, выяснил… но компетентный Лья был последним, к кому Ксе обратился бы с этим вопросом.

— Эй! — окликнул компетентный, — извините, что опоздали!

Ксе глянул в окно. К ним шёл, ёжась на холодном ветру, худой человек с совершенно белыми волосами. По серой куртке, которая сама по себе навевала мысли о Черкизовском рынке, змеились тёмно-алые узоры ручной вышивки.

Лья распахнул дверцу.

— Всё в порядке, — сказал тот, садясь на переднее сиденье рядом со Льей. — Здравствуйте.

Голос был мелодичный и мягкий; новоприбывший повернулся на сиденье, и Ксе понял, что он вовсе не седой, а именно редчайшей масти платиновый блондин. Глаза в не по-мужски длинных, снежно-белых ресницах были ярко-голубыми — почти как у Женя.

Тут Ксе заметил, с каким видом таращится на беловолосого Жень, и встревожился: мальчишка точно пришельца увидел. Потом шаман сложил два и два и понял, что недалёк от истины.

Лья усмехнулся.

— Простите, — сказал человек глуховато, — я не представился. Вообще-то я Ансэндар, но лучше просто Анса.