Хирургическое вмешательство - [41]

Ксе предполагал, что почувствует, подходя к школе, но всё равно удивился тому, какой маленькой и обшарпанной оказалась она. Вторая смена уже разбежалась по домам; неопрятная уборщица домывала фойе, у входа толстый сонный охранник грубо спросил, кого Ксе тут надо. Ответить Ксе не успел — от стенда с расписанием ринулся Кабанище, Боря Кабанов, и заорал охраннику, что один раз уже объясняли. Кабанов был точно такой же, как раньше, только выше, толще и в шикарном пальто. От раздевалок подошли Колян и Серый, тоже непривычно взрослые, раздавшиеся в плечах. Шаман Ксе мигом превратился обратно в Лёху Смирнова, разговор завязался, и былая компания подымалась на третий этаж, заваливаясь на перила от хохота.

Классная ждала их, довольно скалясь: выпускники уже нанесли ей подарков. Ксе сам перед собой оправдался тем, что в его ситуации было уж точно не до подарков классной, но чувствовал себя неловко, пряча от неё цветы. «Отдам под конец, — решил он. — Масловой что-то не видно…» Сидеть за изрисованной шаткой партой было весело; с минуту Ксе изучал настольное творчество молодых поколений, и взгляд поднял, только услышав, как восхищённо присвистнул Кабан.

— Светка! — заорал беспардонный Боря. — Да ты как с обложки!

Маслова улыбнулась с лёгкой иронией: с её стажем работы моделью комплимент звучал глупо.

Она действительно была необыкновенно красива — и знала об этом, и умело подчёркивала красоту. Ксе сглотнул: кажется, его даже спустя десять лет одолевала робость. Мужчину, вошедшего следом за Масловой, Ксе не разглядывал, и узнал только тогда, когда бывший сосед по парте уселся на своё место.

— Ого! — сказал он добродушно. — Какие люди!

В школьные времена их часто принимали за братьев. Двое белобрысых за одной партой, два узкогрудых и тихих троечника, у них даже имена были похожи — Лёша и Лёня: одинаково бесцветные имена под стать обладателям. К старшим классам шевелюра у Лёши потемнела, и похожими они быть перестали, но дружили по-прежнему, хотя вялой была их дружба и кончилась вместе со школой.

Ксе пожал протянутую руку.

— Я думал, меньше народа соберётся, — сказал он. — Все занятые.

— Да я тоже удивляюсь, — Широков огляделся. — Ты глянь, Маслова… и Сонька Липецкая… а ты с работы?

— Не-а, — пожал плечами Ксе, оглядывая класс. — Я три через три работаю…

— А где, если не секрет?

— Стройфирма, — уклончиво ответил Ксе: он не любил распространяться о своём шаманстве.

После того, как решили не ждать отставших, пришло ещё пятеро; каждого встречали хохотом и аплодисментами. Эльвире Петровне пришлось утихомиривать класс почти как в былые времена — она стучала по столу журналом и перекрикивала великовозрастных бузил профессиональным учительским воплем, от которого у Ксе закладывало уши.

Классная, как оказалось, составила программу вечера: она вообще была спец по составлению разнообразных программ, методичек и руководств, её труды печатались и вот-вот должны были принести ей звание заслуженной учительницы. Первый пункт программы назывался «Знакомство сквозь года» и хуже него Ксе ничего вообразить не мог, разве что бег в мешках. Всё, что ему нравилось рассказывать о себе и своих достижениях, умещалось в ритуальную фразу «меня зовут Ксе, я шаман», и эту фразу ему совсем не хотелось произносить перед одноклассниками.

Широков рядом с ним тоже скривился, и Ксе обрадовался родственной душе; остальные, похоже, ощущали прилив энтузиазма и рвались вперёд.

Слушать их оказалось неожиданно интересно — как продолжения читанных давным-давно книг. Шумный Кабанов стал помощником депутата, бледный математический гений Горюшенко затих в сисадминах, Маслова работала дизайнером, Леваков — автослесарем, вторая красавица класса Сонька Липецкая сидела дома с детьми. На пьедестал был вознесён открывший собственное дело Колян. Наслушавшись их, Ксе удачно обошёлся упоминанием строительства и не стал уточнять специальность. Никто и не спрашивал: каждого больше волновало, как представиться самому.

— Лёнечка, — по-крокодильи улыбнулась Эльвира; на лице её так и читалось «уж мне-то можно быть фамильярной», — а ты? Расскажи нам о себе, пожалуйста.

Широков вздрогнул так, как будто былые троечные времена вернулись и его вызывали к доске.

— Нам же интере-есно… — тянула классная.

Ксе глянул на него ободряюще — точь-в-точь как в былую пору.

Лёня обречённо вздохнул.

— Я учусь. Второе высшее получаю, — скромно сказал он.

— Вот как? — искренне удивилась классная; симпатии в её улыбке было немного — неприятно обнаруживать, что твои пророчества не сбылись. По её оценке, Лёне вообще не светил институт, не говоря уже о втором. — А в какой области, если не секрет?

Тот посопел. И произнёс — как прошёл по лезвию, осторожно, напряжённо следя, чтобы не звучало хвастовством:

— Медицина тонкого тела.

Следующие три минуты Ксе с удовольствием наблюдал один из интереснейших социальных процессов: в классе происходила переоценка ценностей. Широков сидел как на иголках, все взгляды были устремлены на него — взгляды завистливые, восторженные и корыстные. Он покидал школу прыщавым тихоней, и при встрече его не заметили, как не замечали тогда; а теперь статус его взлетел до небес, и каждый выискивал в памяти зацепку, чтобы подобраться к бывшему неудачнику ближе, наладить с ним отношения.