Дверь звучно хлопнула, затрепетал ламповый свет, и появился стажёр.
Он был прекрасен.
Он был прекрасен неуместно и неприлично. Улыбка и одеяния его источали рекламный блеск. Вначале помстилось, что на плечах стажёра — медицинский белый халат, но это был только светлый летний плащ, слишком лёгкий для стоящих теперь погод. Облачённый в плащ поверх джинсов и свитера парень — лет двадцати пяти, весёлый, свежий и ухоженный, какой-то отлакированный, точно новый автомобиль на выставке — выглядел, откровенно говоря, нелепо: до такой степени не соответствовал обстоятельствам.
Чертовски хорош собой был стажёр, очевидно доволен жизнью и сиял, как финский унитаз.
Менеджера скрючило от омерзения, и он уставился куда-то совсем в угол, чтобы не видеть обоих, клеймимого и клеймящего.
Блистательный стажёр окинул взором пространство, встретился глазами с клиентом — и развернулся, явно намеренный возобновить компьютерные пострелюшки.
— Сволочь, — пробормотал менеджер. — Хоть бы руками помахал для приличия…
Стажёр остановился и одарил его ещё одной ослепительной улыбкой.
Клиент поднялся со вздохом.
— Инспекция, — в один голос сказали они. — Контрольная сделка.
— …!!! — сказал менеджер.
Он ещё долго крыл их на чём свет стоит, в душу, в мать и во всех богов. Инспектор со стажёром ржали как жеребцы, не в силах даже выбраться из кабинета и оставить бедолагу в покое. На шум прибежала секретарша и убежала за успокоительным; таблетки ей приходилось носить здесь чаще, чем кофе.
— Суки вы, суки! — горевал менеджер, — а я-то тут разоряюсь как идиот, чуть сам себя не разжалобил. Ну как, как я не догадался?! Ведь раз же плюнуть догадаться-то было! Ведь договор этот сучий одни нарки полудохлые подписывают, которым уже на всё плевать, да бомжи, которые мозги пропили. После каждой подписи кабинет дезинфицировать надо, а тут, понимаешь, припёрся… р-романтик… м-материалист…
— Не горюй, Ника, — ласково сказал стажёр, и менеджер (вероятно, Никита), названный постыдным полуженским именем, как-то усох под его взором, совершенно перестав напоминать страшного следователя КГБ из голливудского фильма. — Будет и на твоей улице танковый парад. Хочешь, я тебе карму бесплатно подмажу?
— У меня всё равно по страховке бесплатно, — буркнул безутешный Ника и неожиданно вспомнил: — а, да, ещё подсатанники подписывают, бывает…
— Кто? — переспросил инспектор.
— Подсатанники, — безнадёжно объяснил менеджер. — Сатанюки. Совсем мелкие и тупые типы из сект. Ну, из тех, кто квартиры наставникам дарит. Как Ростэнерго организовали, тут их погнали и души заодно продавать. Деньги хорошие, а премудрый учитель всё равно, веруйте, спасёт и отмажет.
Говоря, менеджер поднял взгляд — и подумал, что галлюцинирует. Со щёк инспектора чудесным образом исчезли прыщи и щетина. Больше того: он, похоже, помолодел аж вместе с одеждой, и теперь, стоя рядом со стажёром, казался тому двоюродным братом.
Бредит, не бредит… от этих, из Института тонкого тела, ожидать можно чего угодно.
— А один мужик, — авторитетно заметил стажёр, — между прочим, отмазался.
— Это как?
— А у него родной брат у нас учился. До диплома и лицензии ещё два года пыхтеть оставалось, опять-таки, обязательств он никаких не подписывал, а денег хотелось. Техникой он уже владел. Ну и решили обжулить государство… — стажёр захихикал. — Пошёл мужик, поставили ему печать, денег дали, а брат её на следующий день срезал и законсервировал, чтоб никто не догадался.
— И что? — поинтересовался инспектор.
— Их Ящер засёк. Они, идиоты, в нашей же институтской лабе этим занимались. Ну кто ж знал, что Лаунхоффер в двенадцатом часу ночи на работе сидит? На следующий день приходит брат к Ящеру на лекцию, а тот его за ушко да на солнышко. Пришлось им деньги вернуть. Благо, за ночь только пару штук баксов спустить успели.
— А ауру его, что, не просекли? — удивился инспектор.
— Ауру Ящера? — иронично уточнил стажёр. — Ты-то сам её каждый раз просекаешь? В общем, слажали мужики. Но идея богатая…
Они сошлись на том, что идея богатая, а потом из аптеки прибежала секретарша с валерьянкой для Ники, и инспектор со стажёром отправились на улицу курить.
В колодец двора с высоты заглядывало бледное солнце. Стояла мрачная городская тишь, похожая на сырость, когда воздух напоен влагой, но дождя нет. Со всех сторон за стенами дома пролегали оживлённые улицы, мчались машины, ветер хлестал деревья, а здесь звуки тонули друг в друге и пропадали, оставляя единственное ощущение плотной не-пустоты. Пахло дождём и бензином.
— Лёня, — представился инспектор.
— А по-нашему?
— Лейнид. А тебя я знаю, ты великий человек.
Стажёр ухмыльнулся.
— Да ну.
— Даниль Сергиевский, — торжественно провозгласил Лейнид. — Первый аспирант в МГИТТ. Слушай, я сколько живу, понять не могу, почему ты к Ящеру на диссер пошёл?
— Я пошёл? — великий аспирант чуть не выронил сигарету. — Я пошёл?! Меня послали, я пошёл!
— Чего ж так?
— Я к Воронецкой хотел, — жалобно сказал Даниль. — Подхожу к ней, а она и говорит: «Даня, я же знаю, чем ты у меня будешь заниматься. Ты лодырничать станешь и жизнь прожигать, а я тебе буду потакать и потворствовать, я строгость наводить не умею. Мы уже обсудили всё, и с Андрей-Анатольичем, и с Эрик-Юрьичем… твой, Даня, руководитель будет — Эрик Лаунхоффер. Имя!». Я упал. Говорю: «А у него я поседею и стану заикой!» Она захихикала и говорит: «Держись, Даня. Но я правда не думаю, что будет плохо». И всё. К стенке.