Хиросима - [32]

В 1951 году, после долгих лет тяжелой работы, Накамуре-сан наконец посчастливилось, и судьба (с которой надлежит смириться) позволила ей переехать в дом получше. Двумя годами ранее профессор дендрологии из Вашингтонского университета, квакер Флойд У. Шмо, движимый, по-видимому, глубоким стремлением к искуплению и примирению, приехал в Хиросиму, собрал команду плотников и вместе с ними принялся строить дома в японском стиле для жертв бомбы; в общей сложности его команда возвела 21 дом. В один из них и посчастливилось попасть Накамура-сан. Свое жилье японцы измеряют в цубо — величина, равная примерно трем с половиной квадратным метрам, отражает площадь пола, покрытого циновкой [32]; «дома доктора Сюмо», как их прозвали сами жители Хиросимы, имели две комнаты площадью шесть циновок каждая. Переезд был серьезным достижением для семьи Накамура. Новый дом благоухал свежим деревом и чистым настилом. Квартплата, выплачиваемая городскому правительству, была эквивалентна примерно доллару в месяц.

Несмотря на бедность, дети в семье, казалось, росли нормально. Дочери Яэко и Миёко болели малокровием, но все трое до сих пор избегали более серьезных осложнений, от которых страдало так много молодых хибакуся. Четырнадцатилетняя Яэко и одиннадцатилетняя Миёко учились в средней школе. Мальчику Тосио, готовящемуся к поступлению в старшие классы, предстояло зарабатывать деньги себе на учебу, поэтому он занялся доставкой газет по тем же адресам, что обходила мать. Путь от их «дома доктора Сюмо» был неблизким, поэтому обоим приходилось ездить на трамвае в неурочное время.

Прежняя хижина в Нобори-тё некоторое время пустовала, и поэтому, продолжая собирать деньги за газету, Накамура-сан оборудовала в ней маленький уличный магазин для детей, где продавала батат, который сама же жарила, и дагаси — маленькие конфеты и рисовые пирожные, а также дешевые игрушки, которые покупала у оптовика.

Все это время среди тех, у кого она собирала плату за газеты, была небольшая компания Suyama Chemical [33], производившая нафталиновые шарики от моли под маркой Paragen. Там работала ее подруга, которая однажды предложила Накамуре-сан устроиться к ним — помогать с упаковкой товара. Владелец, как узнала Накамура-сан, был сострадающим человеком и не разделял предубеждений многих работодателей против хибакуся; среди двадцати женщин-упаковщиц у него на производстве работали несколько хибакуся. Накамура-сан возразила, что не сможет работать больше нескольких дней подряд, однако подруга убедила ее, что господин Суяма поймет это.

Она вышла на работу. Одетые в форму компании женщины стояли, слегка согнувшись, по обе стороны конвейерных лент, стараясь как можно быстрее завернуть в целлофан два вида «парагена». От запаха кружило голову и с непривычки щипало в глазах. Само вещество представляло собой порошкообразный парадихлорбензол, спрессованный в ромбовидные комочки, призванные помогать от моли, или же в более крупные сферы размером с маленькие апельсины, которые вешались в традиционных японских туалетах, где их пахучий псевдомедицинский аромат компенсировал неприятные ощущения от отсутствия смыва.

Будучи новенькой, Накамура-cан получала 170 иен в день — меньше 50 центов по курсу того времени. Поначалу эта работа сбивала ее с толку, ужасно выматывала и вызывала дурноту. Начальника беспокоила ее бледность. Ей часто приходилось брать выходные. Но мало-помалу она привыкла к фабрике. Она завела друзей. Здесь царила семейная атмосфера. Она получала прибавки. Утром и днем, когда лента останавливалась на два десятиминутных перерыва, птичьим пением, к которому она присоединялась, разливались смех и пересуды. Оказалось, что все это время в глубине ее натуры таилась жизнерадостность, которая, должно быть, и подпитывала ее долгую борьбу с вызванным атомной бомбой слабосилием; что-то более теплое и живительное, чем простая покорность, чем фраза «сиката га най». Другие женщины привязались к ней; она постоянно кому-нибудь помогала. Они стали с нежностью звать ее Оба-сан, что можно примерно перевести как «тетушка».

Накамура-сан проработала в «Суяме» тринадцать лет. Хотя время от времени ее энергичность все еще уступала синдрому атомной бомбы, обжигающие воспоминания о том дне в 1945 году, казалось, постепенно уходили прочь из головы.

Инцидент со «Счастливым драконом номер 5» произошел в 1954 году, через год после того, как Накамура-сан вышла на работу в Suyama Chemical. Страну охватила лихорадка возмущения, и теперь уже предоставление адекватной медицинской помощи жертвам бомбардировок Хиросимы и Нагасаки стало вопросом политики. Почти каждый год начиная с 1946-го в день бомбардировки Хиросимы в парке, который градостроители во время реконструкции назначили центром памяти, проводился Мемориальный митинг мира [34], и 6 августа 1955 года делегаты со всего мира собрались там на первую Всемирную конференцию против атомной и водородной бомб. На второй день несколько хибакуся со слезами на глазах свидетельствовали о пренебрежении правительства к их бедственному положению. Японские политические партии взяли дело в свои руки, и в 1957 году парламент наконец принял закон «О медицинском обслуживании жертв атомной бомбы». Этот закон и последующие поправки определили четыре категории людей, имеющих право на получение поддержки: те, кто находился в черте города в день взрыва; те, кто очутился в пределах двух километров от эпицентра в первые четырнадцать дней после взрыва; те, кто вступил в физический контакт с жертвами взрыва, оказывая первую помощь или помогая выносить тела; и те, кто был плодом в утробе женщины любой из первых трех категорий. Эти хибакуся имели право на получение так называемых медицинских книжек, по которым им предоставлялось бесплатное лечение. Более поздние поправки к закону предусматривали ежемесячные пособия жертвам, страдавшим от различных последствий ядерного взрыва.