Хиросима - [28]

В конце февраля 1946 года подруга госпожи Сасаки позвонила отцу Кляйнзорге и попросила его навестить ее в больнице. Состояние госпожи Сасаки ухудшалось, и она становилась все более подавленной; казалось, ее не особо интересует жизнь. Отец Кляйнзорге несколько раз навещал ее. Во время первого визита он поддерживал общий, формальный, но в то же время сочувственный разговор и обходил тему религии. Госпожа Сасаки сама заговорила о ней, когда он пришел во второй раз. Очевидно, она уже беседовала с католиками прежде. Ее вопрос был прямолинейным:

— Если ваш Бог такой милосердный и добрый, почему он позволяет людям так страдать?

Она сделала жест рукой, указывая на свою ногу, на других пациентов в палате и на всю Хиросиму.

— Дитя мое, — сказал отец Кляйнзорге, — люди сейчас живут совсем не так, как задумывал Бог. Они лишились благодати из-за грехопадения.

И он стал объяснять ей, почему все так вышло.

Госпожа Накамура узнала, что плотник из Кабе строит в Хиросиме деревянные лачуги и сдает их за 50 иен в месяц — меньше 50 центов по фиксированному курсу обмена. Госпожа Накамура потеряла сертификаты облигаций и прочие сбережения военного времени, но, к счастью, всего за несколько дней до бомбежки она переписала все их номера и отнесла список в Кабе. Когда ее волосы отросли и приобрели приличный вид, она отправилась в свой банк в Хиросиме, и тамошний клерк сказал ей, что после сверки номеров ей выдадут деньги. Как только она их получила, то сразу же сняла одну из лачуг плотника. Лачуга стояла в Нобори-тё, недалеко от ее бывшего дома, и, хотя пол был земляным, а внутри темно, по крайней мере она жила в Хиросиме и больше не зависела от милосердия родственников. Весной она расчистила завалы вокруг дома и разбила огород. Она готовила и ела из посуды, которую нашла, разбирая завалы. Миёко пошла в детский сад, который вновь открыли иезуиты, а двое старших детей посещали начальную школу Нобори-тё: за неимением здания уроки проводились на открытом воздухе. Тосио хотел выучиться на механика, чтобы походить на своего героя — Хидэо Осаки. Цены были настолько высокими, что к середине лета сбережения госпожи Накамуры иссякли. Она продала кое-что из своей одежды, чтобы купить еды. Когда-то у нее было несколько дорогих кимоно, но во время войны одно из них украли, другое она отдала сестре, дом которой был разрушен во время бомбардировки Токуямы, еще два потерялись во время бомбардировки Хиросимы, а теперь она продала последнее. Это принесло ей всего 100 иен, которых хватило совсем ненадолго. В июне она обратилась к отцу Кляйнзорге за советом, как ей жить дальше, и в начале августа все еще обдумывала два варианта, которые он предлагал: наняться прислугой к какому-нибудь военному из союзных оккупационных войск или занять у родственников достаточно денег — около 500 иен, или чуть больше 30 долларов, — чтобы отремонтировать ржавую швейную машинку и опять стать швеей.

Когда господин Танимото вернулся с острова Сикоку, он попробовал починить крышу сильно поврежденного дома, который он снял в Усиде, и положил на нее свою палатку. Крыша все равно протекала, но он стал проводить службы в сырой гостиной. Господин Танимото задумывался о том, как бы собрать денег на восстановление своей церкви в городе. Он очень подружился с отцом Кляйнзорге и часто виделся с иезуитами. Он завидовал богатству их церкви; казалось, они могли делать все, что хотели. Сам же он располагал только собственной энергией, но и она была уже не та.

Общество Иисуса было первой институцией, построившей относительно постоянное жилье на развалинах Хиросимы. Случилось это, пока отец Кляйнзорге лежал в больнице. Вернувшись в город, он поселился в хижине и вместе с другим священником, отцом Ладерманом, присоединившимся к миссии, договорился купить три стандартных «барака», по семь тысяч иен за штуку. Два из них священники соединили, торец к торцу, и получилась симпатичная капелла; в третьем они обустроили трапезную. Когда появились стройматериалы, они заказали подрядчику построить трехэтажный дом, точь-в-точь такой же, как прежний, сгоревший. На территории миссии плотники обтесывали бревна, выбирали пазы, вырезали шипы, выстругивали десятки деревянных колышков и сверлили под них дыры, пока все необходимые материалы не были готовы и уложены аккуратными штабелями; потом, за три дня, они собрали из всего этого дом, словно восточный пазл, без единого гвоздя.

Как и предполагал доктор Фудзии, отцу Кляйнзорге было трудно соблюдать режим и спать днем. Каждый день он много ходил пешком: навещал японцев-католиков и людей, которых надеялся обратить в христианство. Шли месяцы, и он все больше уставал. В июне он прочитал статью в газете Hiroshima Chugoku, которая настоятельно рекомендовала пережившим атомную бомбардировку не переутомляться, но что он мог поделать? К июлю он совсем выбился из сил и в начале августа, почти что в годовщину бомбежки, снова лег в Международный католический госпиталь в Токио, чтобы отдохнуть месяц.

Ответы отца Кляйнзорге на вопросы госпожи Сасаки о жизни могли быть окончательной и абсолютной истиной — а могли и не быть; вне зависимости от этого она, кажется, черпала из них силу. Доктор Сасаки обратил на это внимание и поздравил отца Кляйнзорге с успехом. К 15 апреля ее температура и уровень лейкоцитов пришли в норму, да и инфекция в ране начала сходить на нет. 20 числа гноя уже совсем не было и она впервые прошлась по коридору на костылях. Еще через пять дней рана начала заживать, и в последний день месяца госпожу Сасаки выписали.