Хинельские походы - [97]

Такой порядок исключал возможность внезапного нападения на лагерь и, кроме того, не позволял противнику устраивать засады на лесных опушках.

Четвертый наблюдательный пост находился в селе Витичке. Его держал староста, оказавшийся своим человеком. Когда в село приезжали немцы или севские полицаи, крылья ветряной мельницы стояли наискось — иксом. Когда в селе было спокойно, крылья стояли прямым крестом. Об этих поворотах мельничных крыльев знали только командиры, строго сохранявшие тайну.

Наши наблюдательные посты направляли к стоянке отряда и тех, кто хотел вступить в партизаны.

— Главное — не терять бдительности, быть трезвым, ни в коем случае не останавливаться на отдых в хатах, — наказывал я партизанам, уходившим на задание и напоминал при этом, что случилось со Щегловым и Солодковым.

— Вот вам список паролей на несколько суток. Каждый день пароль разный. Кончится список — возвращайтесь в отряд…

— Да что уж тут! — отзывались партизаны. — Второй год воюем, пора самим знать!

— Ну, глядите! А рука не дрогнет? — пытливо спрашивал Анисименко у Талахадзе, — он получил задание действовать со своей группой в Хомутовском районе.

— Никогда! — отвечал Талахадзе. — Сомнение в другом: найдем ли мы этих предателей. Они не спят дома, большей частью в районных центрах находятся.

— От вас требуются три качества: хитрость, смелость, осмотрительность, — поучали мы отправляющихся в походи отсылали на обучение к Ромашкину в «мастерскую», которая была в то же время и учебным классом.

Ромашкин и его артиллеристы, закатив в лесное озеро под лилии свою 76-миллиметровую пушку, изготовляли противотанковые мины.

Отвинчивая головки гаубичных снарядов, они выплавляли взрывчатку и заполняли ею специально приготовленные коробки.

— Тебе «удочку» иль нажимного действия? — спрашивали артиллеристы новоявленных минеров и тут же поясняли достоинства и недостатки своих снарядов. — Ты не бросай мину! — учил Ромашкин. — Не израсходуешь — обратно сдашь. У нас учет строгий. На тебя записываем! А если израсходуешь, опять-таки трофеями отчитайся!

— Это как?

— Н-ну, значит, документики комендантовы возьмешь, если посчастливится взорвать его, оружие прихватишь, патрончики, само собой. Запиши за ним мину, — говорил он наводчику Бурьянову и продолжал: — На дороге мину не оставляй! Понимаешь сам: поставишь на фашиста Иоганна, а разорвать может дядю Ивана! Так что применяй наверняка: видишь, что комендант едет, — ставь ее в колею, песочком прикрой, а не то «на удочку» подцепи и с иди себе, выжидай. Своих мимо пропускай, а чужие поедут — дергай! Да смелее! Шагах в тридцати лежи в кукурузе и — не бойся!

— Теперь вот взрыватель и капсюль, — поучал Ромашкин, отводя неопытного минера в сторону. — Это вещицы деликатные. Небрежности и излишней поспешности не любят… Видишь, куда и что… Ошибешься только один раз…

Проделав ряд манипуляций с вещами деликатного и весьма опасного свойства и показав, в каком положении полагается их носить, Ромашкин лично сопровождал минеров к командиру.

Петро Гусаков сдал обязанности помпохоза отцу и принял конную разведку. Он получил задание срочно сколотить лихую конную группу и рыскать с нею по району. Молодые партизаны-барановцы: братья Пузановы, Троицкие, Астаховы, Толстыкины, Карманов, Коршок, Шашков, Кирпичев, мордвины Дмитриев и Калганов, сыны Кавказа Серганьян, Талахадзе — все, кто славился лихостью натуры, пошли к Петру в команду. Туда же был зачислен и мой ординарец Николай Баранников.

— Михаил Иванович, пустите в разведку, — просился он, выбрав удобную минуту. — Что я, хуже всех, что ли?

Я знал, что рано или поздно услышу это от Николая. Как старейший партизан в отряде он мог бы руководить группой бойцов, но мне, по совести говоря, не хотелось расставаться с боевым другом, и я продолжал удерживать его возле себя.

По тем же причинам молчал и он. Но сознание, что за всю партизанскую войну ему не удалось зарубить ни одного фрица, угнетало Баранникова. А тут еще организуется конница! Что могло удержать возле меня этого страстного поклонника кавалерии?

— Вот и клинок, и конь подходящий, и седло как следует быть, — не глядя на меня, бубнил Баранников.

— Так ты ж глуховат, Коля. Какой из тебя разведчик?

— Зато глаз и рука у меня верные, не думайте! Мало кто на границе обеими руками лозу рубил. А я рублю. Хотите, покажу?

Я отпустил его в разведчики. Николай радостно воскликнул:

— Будьте уверены, Михаил Иванович: Баранников не подкачает!

Гусаков с охотой принял Николая.

— Хлопцы, так это же клад нам! Лучшего инструктора по кавалерии и желать не надо!

— Даешь!

— Приняли!

— Ко мне его, в мое отделение, — просил Гусакова Талахадзе.

Валявшиеся по лесным полянам и в подлесных селах ленчики, с которых уже были содраны кожаные крылья и крышки, были вмиг собраны с помощью сельских мальчишек. Их вновь обтянули кожей или дерюжинами; стремена отковали в кузницах, и через два дня мы имели лихой каввзвод.

— Эх, клинков бы достать побольше, — мечтательно говорил Анисименко, — да весь отряд на коня посадить! Скачи хоть до Ворожбы или Конотопа!

В каввзвод рвался каждый. Признаться, и мне очень хотелось «прошуметь» по степным районам области, нагнать страху на разжиревших комендантов… Но большая часть партизан была без коней, и я не имел права оставлять их без командира хотя бы на короткий срок.