Хинельские походы - [87]

Подумайте и немедленно решайтесь».

В Глухове вновь прошло широкое совещание административного аппарата оккупантов. Были вызваны все бургомистры и сельские старосты. Комиссар Линдер готовился к уборке урожая. Он запретил выдавать крестьянам хлеб и потребовал опечатать все мельницы. Весь хлеб был объявлен собственностью «великой Германии» и подлежал уборке в кратчайший срок.

— Чтобы не допустить потерь зерна при обмолоте, — говорил Линдер, — надо свезти все снопы из нескольких сёл на тока́, где будут установлены молотильные агрегаты, доставленные из Германии. Там, под охраной солдат, будет произведен обмолот всего урожая хлеба.

Далее Линдер напомнил старостам, что они ответственны и за выполнение плана вербовки рабочей силы в Германию:

— Всех юношей и девушек нужно отправить в первую очередь! Наряду с этим старосты должны помнить о том, что от каждой коровы надо взять не менее девятисот литров молока. Кто не сдаст этого количества, у того следует отобрать корову и передать ее мясокомбинату.

Линдер выразил надежду, что ему удастся собрать в каждом районе не менее миллиона пудов зерна.

— В этом случае, — заявил он, — господа бургомистры и старосты будут на высоте занимаемого положения!

Местные партизаны, побывав дома, узнали, что немецкие власти пустили в народе слух, будто брянские партизаны поголовно истреблены, а Брянский лес полностью выжжен.

Очень небольшую группу партизан нашли мы в Хинельском лесу. Десятка три людей, потерявших свои дома и всех родных и близких, составили ядро нового Севского отряда. Командиром его был Коновалов — молодой человек из села Подывотья. В отряд входили старики, подростки и даже женщины с малолетними детьми. Они свободно общались с населением окрестных сёл, и благодаря этому противник не раз выслеживал партизан и часто нападал на лагерь. Этот слабый отряд нуждался в нашей помощи, но в свою очередь он и нам мог оказать поддержку, мы договорились с Коноваловым о взаимодействии, — севцы взяли на себя разведку направлений на Севск и Середино-Буду, я же обеспечивал направления на Ямполь, Глухов и Хомутовку.

В закрепление нашей боевой дружбы и чтобы отвадить полицаев и мадьяр от леса, мы провели с Коноваловым отчаянный налет на венгерский гарнизон в селе Грудском, под городом Середино-Будой. На рассвете внезапно и решительно атаковали мы мадьяр. Будучи в тылу осадной армии, они преспокойно спали в занятом ими селе, офицеры и солдаты не успели даже одеться. В одном белье выскакивали они из домов и падали, сраженные партизанской пулей.

Мы захватили богатые трофеи: обувь, шинели, пятнистые плащ-палатки, рыжие ранцы. Но из Середино-Буды подоспели на бронемашинах немцы. Искусно пользуясь складками местности, они пытались задержать наши отряды. До леса оставалось пятнадцать километров. Пришлось поспешно отходить назад. Севцы потеряли трех убитыми, станковый пулемет, под которым была убита лошадь; артиллерист Хритин попал под колеса пушки, ранили начштаба севцев, подо мной мина разорвала коня…

Собрав своих людей в селе Саранчино, в трех километрах от леса, и отразив еще один натиск броневиков, я увел людей в лес. День уже кончался.

Усталые партизаны расположились на небольшой поляне. После ужина я и Анисименко вышли на проверку постов. В лесу было темно. Затухающие костры перемигивались с сияющими на небе звездами. Продвигаясь ощупью, мы подошли к третьему взводу. В отделении Богданова еще не спали. Кто-то тихим голосом говорил:

— Мадьяры и полицаи в картофеле да в жите попрятались, а севский разведчик принял их за наших. Крикнул им: «Идите сюда!» — а те зовут к себе. Тогда разведчик и говорит им: «Кладите оружие, и я положу винтовку. Сойдемся вместе и посмотрим, кто вы такие!..» Тут из-за хаты бросились на него четверо. Троих он прикончил, а четвертый в упор его пристрелил…

— Ай-ай! Зачем пароль не говорил! — покачал головой сержант Серганьян, недавно поступивший в отряд. — Почему не говорил «Хинель»? Зачем кладем винтовка? П-пачему сойдемся?.. Зачем посмотрим? Ай-ай! Не так надо было!

— Не обучен парень, — пояснил Серганьяну пулеметчик Яковлев.

— А Хритин-то, — вмешался в разговор боец Антонов, — вот здоровяк! Гляжу, пушка скачет что мочи, а он наперерез ей. Вскочил и сорвался прямо под колеса… Так его и переехало, на полном скаку…

Я тихо подошел к крайнему костру первого взвода, состоящего преимущественно из местных, пустогородских парней. Вокруг костра полулежали Плехотин, братья Товкусы, Степановский, Лица других скрывала темнота. Говорил вполголоса старший Товкус, парень лет девятнадцати:

— Дома я побыл. Переоделся. День на огороде отсидел, тетку в город посылал, чтобы потом капитану за Глухов доложить… А ночью собрались сестры, две тетки. Выпили. Хорошо дома!.. Они по нас уже две панихиды отслужили. Спрашивают: «Может, вы там, в лесу, и хрущей всех поели?»

— А в Глухове что? — спросил Степановский.

— Там полицаи на весь базар трезвонят: «Немцы за реку Урал перешли, а Брянские леса спалены, все партизаны перебиты…»

— С нами тоже такое будет, — мрачно заметил Плехотин. — Отрядом мы тут не выстояли, а группой и думать нечего… Перебьют, как зайцев… Там одного, там другого…