Хинельские походы - [49]

Партизаны переглянулись друг с другом. Дегтярев с неподдельным восхищением произнес:

— Ах, и умница же ты! Как звать тебя?

— Лиза. И никакая я не умница, а каждый теперь помогать армии обязан!

В Знобе нас почему-то называли тогда Брянской армией.

— Вот что, капитан, — обратился ко мне Дегтярев. — Я думаю, предложение этой дорогой нашей Лизы мы должны принять и сделать соответствующие выводы. Не так ли?

— Совершенно верно, — ответил я. — Надо собрать политсостав и провести на каждой улице беседы по этому поводу. Рассказать людям о положении на фронтах, да о том, кто мы сами такие, и заодно просить о помощи не только обувью, но и оружием, боеприпасами…

— Да и что там просить, — вмешалась старшая хозяйка, — есть тут такие, что целых три машины с сапогами и военной одеждой растащили. Пусть сдадут, и разговорам конец.

— Дело, хозяйка, — одобрил Дегтярев. — Вот познакомлю тебя с одним гарным хлопцем — Гусаковым, ты ему все и расскажешь, как и что.

Художник оживился, повеселел. Он оставил кисти и краски и принял участие в общей беседе. Выяснилось, что он не квартирант, а живет тут давно и является местным жителем. Баранников наставительно говорил ему:

— Зачислит тебя наш комиссар в партизаны, понятно? Ну, а картину свою ты, ясное дело, переделаешь. Пойдешь с нами?

— Пойду, если примете, — подумав, ответил художник. — Только в здешний отряд; есть такой?

— Можно и так, — сказал Дегтярев. — Службой мы тебя не обременим! Рекомендую обзавестись альбомом — партизан наших рисовать будешь. Того гляди, имя свое прославишь!

Знобь-Новгородскую мы разделили на секторы, командиры и политруки провели с населением несколько бесед, и в результате было собрано много вещей — и обуви и одежды. К вечеру партизаны сменили валенки на сапоги, кожухи — на пиджаки и шинели.

На следующий день мы вышли к Десне, почти под Новгород-Северский. Партизаны торжествовали: опять Сумщина!

В пойме Десны было изобилие душистого сена. Все амбары набиты были отличным семейным зерном. В колхозных фермах и у колхозников оставалось еще много скота, птицы. Гитлеровцы не успели дочиста ограбить этот глубинный район Сумщины.

В освобожденных нами селах мы немедленно развернули массово-политическую работу. Люди жадно слушали подробности разгрома немцев под Москвой и сердечно отзывались на все наши просьбы.

Мы валили телеграфные столбы, рубили на куски провода, разрушали мосты, жгли сараи с артиллерийскими снарядами, завезенными немцами в этот глухой подлесный край на период половодья.

Старики срывали с заборов и со стен хат пространные декларации генерального комиссара Сумской области, раскуривали их на самокрутки. Комиссар Сумщины объявлял о своем вступлении в управление областью и подробно перечислял все то, за что могут быть расстреляны на месте или повешены без суда и следствия жители Сумщины. Мальчишки ожесточенно выкалывали на портретах Гитлера его налившиеся кровью «булькатые» глаза.

Административный аппарат гитлеровцев мы быстро ликвидировали. В несколько дней всколыхнулся Знобь-Новгородский район. Мы нашли в селах бывших колхозных бригадиров и звеньевых, привлекли их для организации колхозников в помощь партизанам. Скоро в разных уголках села можно было услышать:

— Куды, Галю, поихала?

— В пидводы, на Брянську армию! — отвечала ясноокая, с крылатыми бровями Галя, погоняя мохноногих лошадок.

Мобилизовались все: старики, девчата, подростки. На сенопунктах и возле амбаров толпились сотни подвод.

— Не немцу, а нашим родным достанется колхозное добро! — радовались люди, старательно укладывая на розвальни пахучее сено или насыпая зерном мешки.

Не хватало тары. Объявили по селам района сбор: мешок со двора. Пустили в ход мукомольные мельницы. Чтобы больше вывезти продовольствия в Германию, оккупанты опечатали все мельницы, и население вынуждено было молоть зерно, как триста лет назад, ручными мельницами.

Длинные обозы по пятьдесят, по сто упряжек потянулись в Брянские леса, в далекую Герасимовку… Шли они дни и ночи. Их сопровождали один-два партизана на обоз.

* * *

Несколько дней наша штаб-квартира находилась в Кренидовке, а затем в Хильчичах.

Как и в Хинельских лесах, к нам стали приходить истощенные, но крепкие духом парни. Надев поверх хромовых сапог опорки или лапти, напялив на темно-синие с кантами бриджи залатанные штаны, они перебирались к нам «навпростець» через Десну, главным образом со стороны Гомеля…

Добравшись до партизанского штаба, они заявляли:

— Хочешь или нет, а принимай! Не уйдем!

И оседали в занятых нами селах, стосковавшись по своим людям и боевой жизни, готовые на любой подвиг во имя Родины.

Однажды в штаб пришли два парня. Лица их густо заросли щетиной, а сами они были одеты в рвань. Протягивая Дегтяреву свои винтовки, они наперебой говорили:

— Вво! Во!

— Что означает это «вво»? — сдерживая улыбку, спросил Дегтярев.

— Оружие вот добыли, — ответили парни, надеясь на то, что их сию же минуту примут в отряд.

Изображая людей бравой хватки и идеальной дисциплины, они неестественно крепко прижимали винтовки к правому бедру, развернув приклады «в поле» значительно больше, чем требует того строевой устав.