Хинельские походы - [33]

Штаб разместился в помещении заводоуправления, — это было одноэтажное здание на северном краю поселка. Два помощника — один по разведке, другой по службе охраны — оба офицера из штаба Гудзенко и дежурный офицер, выделенный капитаном Гудзенко для охраны штаба, — были моим рабочим аппаратом.

Через день штабная машина пришла в движение. Прежде всего я раздобыл у Покровского хорошую топографическую карту. Будучи штабным офицером в армии, он сумел сохранить солидный запас этого имущества.

Эсманский лист, которым я когда-то пользовался, оказался далеко не достаточным. Теперь пришлось обзаводиться двухкилометровкой, причем к глуховскому листу мой деловод из Ямпольского отряда — политрук Будаш, знакомый уже читателю по рассказу Анащенкова, — подклеил с правой стороны лист с наименованием «Рыльск» с левой — «Новгород-Северский», а вверху карты надставил лист «Трубчевск».

— Эх! Еще бы листочек с Нежиным, и тогда я совсем дома — на Черниговщине, — тяжело вздохнул Будаш.

До войны он был директором МТС.

Вздыхал и я, не видя на карте Путивля, Конотопа и многих других мест, откуда приходили на хинельские заставы люди. Всех их доставляли теперь в главный штаб, собирающий сведения опросом.

К десятому марта границы партизанского края определились положением застав и отрядов. Капитан Гудзенко держал заставу в Хуторе Михайловском, в Свесе и Марчихиной Буде. Хохлов очистил все села района от гитлеровцев и подошел вплотную к Севску. Покровский — далеко на востоке за Хомутовкой, в то время как местный Хомутовский отряд стоял в своем районном центре. Ямпольцы вышли на границы с Шостенским районом и занимали Горелые Хутора и Воздвиженское, Червонный отряд, совершив рейд по всему району, стал в селах Эсмань и Червонном. Его разведывательные разъезды достигали окраин города Глухова.

Таким образом, на территории в шесть тысяч квадратных километров, где насчитывалось более сотни крупных сел и не менее ста тысяч населения, уже не было ни одного гитлеровца.

Со всех концов этого края тянулись в Хинель ухабистые разбитые дороги, по ним ползли обозы с продовольствием, фуражом и сеном, мчались посыльные, шли и ехали поднявшиеся но вооруженную борьбу советские люди.

Но не дремал и противник. «Снежный ком» народного движения на Сумщине вырос за одну зиму 1942 года настолько, что его увидели из Берлина.

В середине марта наше положение ухудшилось. Все чаше и затяжней гремели бои на дальних подступах к Хинели. Теснимый целой дивизией, после полумесячных боев и маневров в районе Путивля, отошел к Хинели Ковпак. Его отряды развернулись на юго-востоке «края», отряд Покровского получил задачу защищать наши границы на юго-западе, встать в Свесе и Орловке, вблизи Ямполя.

Обращенный в ставку края, изменил темп жизни лесокомбинат.

Днем и ночью в моем штабе толкутся связные, перед окнами мелькают всадники. Одни спешат в штаб, другие мчатся по зимним дорогам в отряды и на заставы.

То и дело слышится:

— В штаб Путивльского!

— Из штаба Севского!

— Ворошиловскому второму!

— Из Червонного!

— В штаб Конотопского!

Штаб… штаб… Стучат пишущие машинки. В руках посыльных мелькают пакеты. Все торопятся, спешат.

Из отрядов потекли тревожные донесения. Они поступают ко мне непрерывно со всех направлений. Враг наращивает вокруг нас силы.

Все чаще вестовые осаживают у штаба лошадей. Забросив поводья на зубцы палисадника, гонцы врываются ко мне с донесениями. Пакеты складываются на столе и образуют пестрое собрание конвертов: большие и малые, прямоугольные и квадратные, чаще — свернутые треугольником листы, вырванные из ученических тетрадей… Особо выделяются голубые, розовые конверты. Вскрываешь — внутри мягкая сиреневая подкладка, веет тонкими духами. Это трофейные, их изъяли из сумок офицеров и прислали прямо с заставы. В таком конверте, помимо боевого донесения, нередко найдешь нежное послание из Гамбурга или Вены, написанное готической вязью на хрустящей рисовой бумаге, и фотографические карточки. Письма повествуют о муках разлуки и утраченных иллюзиях, тоске, отчаянии, тревоге. На фото — хищные зубки, кокетливо склоненная головка с буклями; с иных карточек глядит быкообразный бюргер. А вот поблекшее лицо седой женщины — обычное лицо всех матерей на свете.

Большинство пакетов — без печатей. Текст написан на клочке стенных обоев. Но написаны ли они каллиграфическим штабным почерком или непривычными каракулями, где в каждом слове по нескольку грамматических ошибок, — все они — важные документы и сообщают об одном: «Идут немцы… Их много… Они отлично вооружены…»

Данные глубокой разведки говорят о том же.

— В Дмитриев-Орловский прибыли две тысячи немцев.

— На станции Рыльск выгружается эшелон артиллерии.

— В Глухове появились новые венгерские части.

— В Севск вступил венгерский кавалерийский полк. Вход в город и выход из него закрыты. На соборе устанавливаются пулеметы и легкие пушки.

— Во Льгове появился полк эсэсовцев; на станции, выгружаются танки.

— Колонны фашистских лыжников в белых халатах шныряют меж заставами, собирая данные о партизанах.

Но вот совсем свежие донесения из Ямполя: началось наступление, мадьяры выбили наших из Орловки. Отряд Покровского перешел в контрнаступление. Червонный отряд обороняется под Эсманью. Там же и моя группа под командой Дегтярева.