Химия Ее Величества - [32]

— Так что Евкоев? — вернул их с неба на землю Горюнов. — У тебя есть фотки или переписка с ним?

— Зачем бы он со мной переписывался? — вдруг слишком напрягся Джумал.

— Да? — со странной интонацией переспросил Петр. — Олег, выйдем на минутку.

Каитов скукожился, уже не ожидая ничего хорошего ни от Горюнова, которого мысленно называл «чертов араб», ни от жизни вообще. Когда после его задержания два месяца назад появился Горюнов, зашел в допросную один, молча, у Каитова мелькнула абсурдная мысль, что его и здесь, в России, достали игиловцы. Незнакомец с бородой (тогда Петр отрастил бороду для оперативной работы) так походил на араба и заговорил к тому же с характерным арабским акцентом…

Горюнову пришлось потратить время и приложить недюжинную настойчивость, чтобы убедить испуганного до предобморочного состояния Джумала в своей непричастности к ИГИЛ.

В узком коридоре со стенами жуткого зеленого цвета Петр достал сигареты, собираясь закурить.

— Ты что, на перекур вышел? — нервозно спросил Ермилов, порываясь вернуться в допросную.

— Погоди, — тронул его за локоть Горюнов. — Джумал поначалу рассказывал другое. Убеждал меня, что у него есть компромат на многих его соратников по ИГИЛ.

— Хвастался? — Олег приложил указательные пальцы к вискам. — А если… Мне брат Евкоева поведал, что весь сентябрь 2016 года Рашид провел в Табке. Там воевал. И находился в военном лагере «Сабри». Если мне не изменяет память, ты рассказывал, что Каитов находился в том же лагере.

— Она тебе не изменяет. Я имею в виду — память. Если Джумал знал Евкоева до Сирии, то, находясь с ним в одном лагере, не мог с ним не пересечься. Ах Джумал, ах ты, сукин сын! Да простит меня его достопочтимая мамаша. У тебя есть листок бумаги?

Запасливый Олег достал лист из папки, которую все время беседы с Каитовым держал в руках и в которую убрал диктофон, когда вышел в коридор.

— Сейчас мы ему сделаем козью морду, — пообещал Горюнов и устремился в конец коридора, где за столом сидел дежурный, а рядом конвойные.

Он прогнал дежурного, сам сел к столу и быстро стал писать что-то на листке, причем справа налево. Олег подошел ближе и заглянул в листок через плечо. Увидел арабскую вязь и оценил придумку Горюнова.

— Ты хочешь выдать за показания кого? Вряд ли Евкоев давал бы письменные показания на арабском.

— Зачем Евкоев? Будем считать, что это покаянная писулька от инструктора из лагеря в Табке. Наши бойцы из сил специального назначения взяли в плен некоего, скажем, — Петр почесал ручкой затылок, — Хасана Амира. Он инструктор из «Сабри».

— Но Джумал скажет, что там не было такого инструктора.

— Да они их настоящие имена не знают! Кликухи только.

— Тогда пойдет, — обрадовался Ермилов, выхватывая «письменные показания» Амира из-под горюновского пера.

— Мы разочарованы, — сказал Олег, едва переступив порог. — Я сперва не поверил своим ушам, вот даже вынужден был попросить, чтобы принесли протокол допроса Хасана Амира. Вы ничего не хотите нам сказать? Есть еще шанс быть правдивым.

— А потом что? — с вызовом спросил Джумал, но в глазах мелькнул страх.

Он бросил взгляд на листок в руках Ермилова, благо тот им помахивал почти у него перед носом, и убедился, что там написано по-арабски, по-видимому, собственноручно этим самым Хасаном. «Кто он? — прикидывал Джумал. — Если араб, то или боевик, или кто-то из инструкторов. Будь он боевик или инструктор, был бы предельно откровенен, слил бы все, что знает, оказавшись в руках сирийских военных, крайне озлобленных. Даже если добровольно сдался, все равно».

Война с самого начала приняла характер яростный и бескомпромиссный. Потеряв близких и дом, сирийцы уже не церемонились с пленными боевиками, насмотревшись на ролики казней, выложенные боевиками в интернете. Да и вживую видели…

— А потом все! — почти весело ответил Горюнов, и прозвучало это двусмысленно. — Давай, Джумал, включай мозги или хотя бы инстинкт самосохранения. Чего тебе этот Евкоев? Сдай его нам, и тебе полегчает во всех смыслах. Он же был тогда в Табке, в сентябре прошлого года?

Джумал поерзал.

— Я не знаю никакого Хасана, — попытался он остаться при своем.

— Зато он тебя знает, — кивнул Горюнов. — Этого достаточно. Он был одним из инструкторов. Ты что, знаешь всех инструкторов по имени? Давай уже ближе к делу. Начни просто: «Мы встретились с Евкоевым в военном лагере «Сабри». Давно не виделись, обрадовались встрече и…» — Петр взмахнул рукой, словно дирижировал тем, что сейчас скажет Джумал.

— И… Ну чего там рассказывать? Рашид был в маске, вся их прибывшая к нам группа ходила в масках. Но я-то сразу его признал. И он меня. Когда нас никто не видел, мы перекинулись парой слов. Сфотографировались даже вместе. Тогда он, конечно, маску снимал. Я собирался отправлять свою фотографию дяде и сестре, чтобы они передали родителям, что я жив и на тропе войны во славу Аллаха. — Он сказал это машинально, осекся, быстро зыркнув на Ермилова и на Горюнова, но, увидев их спокойные лица, лишенные ярких эмоций, продолжил: — Рашид узнал и попросил переслать и его сестре.

— Почему не сам?

— Да, я тоже так спросил. Но он замялся, а потом сказал, что его готовят для серьезных дел на Кавказе и за ним плотно приглядывает служба безопасности…