Химеры урочища Икс - [7]

Еще раньше, году в 37-м, рыбачили мы с Иваном Гусевым, председателем колхоза (он потом на фронте погиб), на одном из озер — их много там. В середине озера как бы островок из песка.

Вдруг началась тряска, меня, помню, сильно трясло. Я-то не видел, что происходит, а Иван кричит: „Вон, вон, смотри, корабль-то погружается!“ Тут у колов лодка была привязана. Мы отвязали ее да и поскорей переплыли в другое место.

Помню, было и такое: Матвеев Тихон Тимофеевич, живший на хуторе близ нашей деревни, говорил с моим отцом о взлете корабля из-под воды. Заметив, что я прислушиваюсь к разговору, взрослые (а я был тогда еще маленьким) выгнали меня из избы…

Медаков Павел, лесник, говорил мне году в 45-46-м, что на одном из озер „стоит корабль“ и на берегах этого озера часто видят „зеленых“, а на другом озере „корабль уходит под обрыв“. Да и дядя Кирилл Дробин, и Патеров Иван Никитич говорили, что видели корабли на озерах. Длиной они примерно с две лодки, то есть метров по 10–12 Возможно, это был один и тот же корабль, который под землей переходил из одного озера в другое Ведь вот я вспоминаю, говорили, что корабли эти могут проходить даже сквозь камень.

Но где-то на „двойном“ озере, по рассказам, лежал неисправный корабль. То же говорили и про другое озеро по соседству.

Я помню, шел как-то с этого озера и повстречал Улю Иванову — мы с ней учились вместе. Так вот она сказала мне, что воду с того озера пить нельзя: там лежит корабль. Да я и сам знал, что рыбу, которую там ловили, нельзя было жарить — „вспухала“ в объеме раза в полтора, а как горячий кусок есть станешь — сильно жжет горло. Есть можно было только в холодном виде. А лучше всего — солить и сушить, а уж только после этого варить из нее суп.

А то еще такое было. В войну-то ведь недалеко от нас находился пост ВНОС (пост воздушного наблюдения, оповещения и связи). Служили там девушки-зенитчицы. И вот уж в конце войны, году в 44-45-м, заметили оттуда, как к „двойному“ озеру подлетал „оранжевый корабль“, на борту которого горел прожектор. Был даже дан выстрел в воздух — об этом потом много говорили.

Да и недавно, году в 50-51-м видели, как на то же озеро делал посадку „корабль с фарами“.

Что они там на озерах делают — Бог их знает. Да вот сами посудите. Однажды в начале века на нашем-то озере, на бережку, видят — на кустах сети развешаны. Не наши сети, с мелкой ячеей.

Старики-то сразу сказали: „Нечистое дело, черт рыбу ловил“. Порешили сети сжечь. А они в огне не горят — как студень становятся. Стали топорами рубить — от сетей летят искры. Но изрубили все-таки. Погрузили их на четыре лодки и затопили на той стороне озера. Говорят, один человек после этого умер.

Все, что рассказывал Гусев, мы сразу же записывали. Впоследствии я много раз слушал Александра Петровича. Он приходил ко мне домой и рассказывал. Я, боясь что-либо упустить, вновь начинал записывать. Потом оказывалось, что какой-нибудь рассказ был записан дважды, а то и трижды. Но что интересно имена и названия повторялись точно. Годы назывались либо точно (часто упоминалось и время года или даже месяц), либо приблизительно, но даже в этом случае разница в датах никогда не была более одного года.

— А во время войны, — продолжал между тем Гусев, — неподалеку от нашей деревни был концлагерь. Но не немцы там содержались, а наши же, советские люди — времена-то тогда какие были! Точно знаю, что много было там интеллигентов, даже и из Кремля женщина-врач была, которая меня впоследствии от болезни вылечила.

— Значит, заключенным разрешалось из лагеря выходить? — спросил кто-то.

— Разрешалось. Да и как не выходить: они ведь работали на лесоповале и на полях, в основном картошку для нужд фронта выращивали. Приходили и к нам в деревню. Обычно приходили косить крапиву на задворках — они суп из нее варили. Ну, еда едой, худо-бедно была, а вот мужичкам из лагеря, может, и винца когда хотелось, да где ж его взять? И что же вы думаете? Наладились они к строго определенному времени — к часу дня — ходить на осарки, а ведь в это самое время там находиться нельзя было. Ну, а им-то что терять… Придут, постоят, да и захмелеют — вибрация как раз в это время была, корабль в подземный свой путь отправлялся точно по расписанию.

— Приспособились, значит, — засмеялись мы.

— Да, приспособились, человек-то ведь ко всему приспосабливается.

— А как же случилось, что вас не обычный доктор лечил, а врач из лагеря?

— Вот это-то и есть один из самых интересных случаев, что произошел со мной. — Гусев оживился. — Но начну сначала. Дело было так В 44-м году картошки на полях собрали много. Куда ее девать? Сразу-то всю на фронт не отправишь. Ну и решили на осарках вырыть ямы и хранить ее там. И вот, когда одну яму рыли, — а уж глубоко вырыли, метров около трех, — работник, что в ней находился, позвал вдруг всех нас. А я как раз там был и видел все как есть собственными глазами. Ну вот, позвал он нас, мы к краю ямы подошли, видим — пытается он со дна ямы лопатой какой-то шар поднять. А шар поперечником миллиметров в 180–200 будет, в грязи, и будто бы известью выпачкан. И никак у рабочего с шаром этим ничего не получается: и так он его, и сяк — никак не поднять. Бросили ему лом. И ломом поднять не может. А у шара-то уже видны стали с боков как бы прорези сквозные. Вот он лом-то в прорези эти вбил, подналег, да и скрутил ему голову!