Химеры - [40]

— Мам, успокойся, — пытался убедить её Саня. — Понимаешь, я просто забыл тебе сказать: моя знакомая подобрала вороненка, он выпал из гнезда и его могли растерзать собаки или кошки… В общем, я взял его, потому что очень люблю птиц и вообще… Извини, не хотел тебя расстраивать… это я сейчас уберу.

Дуремар, точно насмехаясь над ним, встрепенулся, забил крыльями, точно потягивался, довольный, после сытной трапезы и смахнул на пол блюдечко с молоком. Блюдце разбилось, а по полу растеклась густая белая лужица…

— Немедленно… выброси его! Вон! Да, как ты смеешь, не спросясь у матери, тащить в дом всякую дрянь?! И подружка еще! У него теперь подружки завелись… Они, значит, всякую заразу подбирают и тебе суют, чтобы ты в дом тащил. Дураков-то нет, кто захочет в доме заразу держать?! Ах ты…

Мать вскочила и принялась кидать на пол все, что под руку подвернется: подушки, книжки, газеты, чашку, стоящую на столике в изголовье кровати, вазу, статуэтку фарфоровой балерины… Ее ярость была столь сокрушительна, что парень испугался — казалось, сейчас она и до него доберется, начнет молотить… Сжатые кулаки, грудь, вздымавшаяся от гнева, шумное тяжелое дыхание… нет, он никогда не видел маму такой!

Его опасения оправдались — она кинулась к нему как тигрица, вцепилась, больно впившись ногтями в плечи, и принялась трясти, точно деревце, с которого вот-вот посыплются яблоки…

— Гаденыш! Скот! Хочешь меня извести? Что, мать твоя зажилась?! Не бойся, скоро помру, все тебе достанется, сможешь бордель тут устраивать вместе с зверинцем! Ах, негодник… да я… все ему, все своему сыночке всю жизнь тебе отдала, а ты! — она вдруг отпустила его и упала на пол.

— Мама! — Сашка испугался уже не на шутку, с матерью и впрямь происходило что-то странное, в неё точно демон вселился! — Мам, давай я скорую вызову?

— Убить меня… убить меня хочешь! Зови! Всех зови… А-а-а! — она закричала, да так жутко, отчаянно, точно её и впрямь убивали. — Убери! Убери эту… гадость!

Дуремар в это время сиганул с тумбочки и заскакал по комнате, а потом подскочил к матери и запрыгал возле нее, с интересом поглядывая своими блестящими глазками на все это безобразие… По пути он вляпался в разлитое молоко, и всю комнату теперь украшали белые птичьи следы!

— Что он наделал! Ты посмотри, как он нагадил… в моей комнате… ох! Мой божочек, мой золотой… он разлил твое молоко!

Мать вдруг рывком поднялась, схватила птицу, кинулась к открытой форточке и одним махом швырнула в неё птенца. Потом рухнула на диван, завизжала и замолотила по нему ногами… у неё началась самая настоящая истерика. Пена выступила на губах, глаза дико блуждали, руки судорожно хватали воздух… Сашка не мог этого вынести. Он бросился в коридор к телефону, набрал номер тети Оли… её телефон молчал!

«Она ж на работе!» — вспомнил он, начал листать телефонную книжку, нашел нужный номер, набрал… руки тряслись.

— Ольгу Борисовну позовите пожалуйста… Тетя Оля? Да, я. У нас тут… маме плохо. С ней истерика! Да, это она кричит. Приезжайте скорей, я не знаю что делать! Что? Хорошо.

Он бросил трубку, кинулся в кухню, налил из-под крана стакан холодной воды, вернулся к матери, набрал воды в рот и прыснул ей в лицо… Та зашлась в беззвучном крике, видно, от неожиданности перехватило дыхание. Потом поднялась на локтях, глянула на него… он отшатнулся — в её глазах светилось безумие! — и набросилась с кулаками.

Мать молотила «сыночку» как боксерскую грушу, он заслонял руками лицо, пытался вывернуться, но она настигала и, как тигрица, снова накидывалась на него.

— Мам, перестань! Ты что?! Ты с ума сошла! За что? Зачем ты выбросила вороненка?! Он же… он беззащитный!

— А-а-а, сы-ноч-ка! Ты… как ты мог? Ты моего… дружочка, мой кактус… в окно… Думаешь, я не знаю? Не знаю? На, получай! Получай!

— Ма-ма-а-а!

Он пугался не за себя — за нее. То, что творилось с ней было страшно! Это была не его мать, не его благодушная и нелепая растопша-Плюха… Это было злобное отвратительное чудовище в женском обличье, которое, кажется, способно загрызть его!

Скорее бы приехала тетя Оля! Сашка больше не мог этого выдержать, и дело было не в сыпавшихся на него тумаках… Спустя минут пять силы её иссякли, мать перестала молотить руками, то попадая в цель, то промазывая, грузно осела на пол, отползла на диван, свернулась клубочком, как маленькая, и заскулила тихонько, точно больной щенок. И только это жалобное подвывание слышалось в притихшей квартире.

Сашка, шатаясь, побрел в ванную, умылся, разглядывая лицо. Нет, ни синяков, ни кровоподтеков не видно, ему-таки удалось прикрыть от ударов физиономию. Но остальное… тело ныло, саднило, наверняка потом, как разденется, кругом обнаружатся синяки. Ну, это ерунда… А вот ребро… да, с левым нижним ребром, похоже, не все в порядке. Ну и чихать он на него хотел, от этого не умирают!

— Не тушуйся, старик, до свадьбы заживет! — утешил сам себя и вдруг подумал, что у матери не было свадьбы… А как она бы наверно хотела!

— Ага, пожалей её, пожалей! — зло прошипел он, беседуя со своим отражением. — Чертова Плюха!

Прошипел и одернул себя: ну, хватит! Пора с этим завязывать… Сашке больше не доставляло ни облегчения, ни удовольствия «катить бочку» на Плюху. Словно помимо воли в нем поднималась какое-то новое чувство, это был страх за мать. Она нуждается в помощи. И ему было жаль ее! А себя… нет, не жаль. С ней творилось что-то ужасное, и он, кажется, начал догадываться в чем дело…