Химеры - [10]

— Ну вот, лягушка, допрыгалась! — в который раз за этот волнительный день вздохнула Лара и стала тереть виски. — Надо к сыночке заглянуть, кивнула она божку, который пристально глядел на неё со своего пьедестала, как он там? А то уж полдня, глядишь, к нему не ходила — не дело это, так ведь? Не дело!

Она тяжело поднялась и пошлепала к сыну в комнату. Тот спал и хрипло дышал во сне. Даже тихонько постанывал. Она с любовью наклонилась над ним, сдунула с взмокшего лба прилипшую темную прядь…

— Ну вот, заснул ты, Сашуля, и славно! И хорошо… Спасибо Валечке, что сходить к магине мне присоветовала. Это её божочек тебе, сынуля, помог, он, не иначе!

Она оглядела комнату и, щурясь, — в комнате было темно, — приблизилась к подоконнику. Вот отцветающие пеларгонии, вот плющ восковой, аспарагус… Но горшочка с её любимым кактусом не было.

— Эй, дружочек мой, где ты? — шепнула она, беспомощно шаря руками по подоконнику. И тут только заметила, что окно приоткрыто. — Как же так? Я же сама его наглухо закрывала!

Недоброе предчувствие приливом крови застучало в висках. Она ахнула, заторопилась, напялила туфли и, спеша, спустилась по лестнице… Вот и палисадник под окнами — заброшенный, весь заросший снытью и сорняками. Над головой тревожно шумела береза — поднимался холодный порывистый ветер, неласковый спутник поздней московской осени.

Тьма. Ноябрь…

Под чахлой кривенькой елочкой, не смевшей тягаться с раскидистой вольной березой, застившей свет всему, что росло под её ветвями, валялся разбитый горшок. Она его сразу признала, верней не его, а то что от него осталось: бежевые глянцевитые черепки с зеленой полоской по краю. Плюха сдавленно вскрикнула и схватилась за сердце. Задыхаясь, присела на корточки и стала звать:

— Дружочек мой! Как же так… где же ты?!

Ее рука, шарившая на земле, укололась о пучок острых иголок. Лариса Борисовна, наконец, отыскала его — свой кактус, своего друга по имени Звездочка… От удара о землю он разорвался на части и был разметан по влажной холодной земле.

Плача, она упала в траву. Из окна первого этажа высунулась седенькая головка в платочке, она принадлежала соседке Евдокии Михайловне. Та часами сидела в кухоньке у окна и глядела во двор. Евдокия Михайловна после инсульта была частично парализована, а следил и ухаживал за ней внук Димка.

— Лариса Борисовна! Ларочка, что с вами?

— А? — та машинально обернулась на зов, хотя сейчас плохо соображала. — Я… это ничего. Ничего…

— Димка! — крикнула старушка куда-то в глубину своей комнаты. — Беги вниз, Ларисе Борисовне плохо!

И через минуту рослый детина буквально втащил на пятый этаж Ларису Борисовну — ноги у той совсем отказали. Он помог ей переодеть тапочки и попытался было отобрать у неё какой-то кусочек живой клочкастой плоти с колючками — огрызок кактуса, на котором болтались жиденькие корешки… но она не дала.

— Это, Димочка, кактус мой. Он хотел зацвести. Но вот видишь… беда с ним вышла. Упал он — вывалился из окна.

— А че это? — хмуро полюбопытствовал Димка. — Окна-то вы всегда закрытыми держите, я ж знаю как сквозняков боитесь…

— Не знаю как, — она обнимала ладонями то, что осталось от кактуса, нежно как птичку. — Может, ветер, может ещё что… Я попробую, Димочка, попытаюсь его прирастить. Вдруг приживется. Ну, спасибо тебе. Ты к нам заходи, Сашулю проведай, он болеет у нас…

Она, сгорбившись, потащилась на кухню и посадила обрывок с колючками в новый горшок. Отнесла к себе в комнату, поставила на подоконник, взглянула на статую… и ей показалось, что у той загорелись глаза… Легла и уже не вставала. На следующий день утром Сашка, напрасно прождав с полчаса, когда мать как обычно позовет его завтракать, наведался к ней. Она неподвижно лежала на спине с открытыми глазами, которые были какими-то мутными. В них затаилась тоска. Он склонился над ней, потряс за плечо.

— Мам, что с тобой? Тебе плохо?

Мать не ответила. Ведь она поняла, что случилось — поняла, что только сын — её ненаглядный сыночка мог открыть шпингалет, распахнуть окно и выбросить кактус вниз с пятого этажа. И это открытие разбило ей сердце.

— Мам, давай я врача вызову!

Поняв, что мама не говорит, Сашка бросился к телефону и вызвал скорую. Та приехала быстро, врач нашел у Ларисы Борисовны микроинфаркт и её решили везти в больницу.

— Это ненадолго, я думаю, — успокоила молодая докторша растерянного парня, — мама твоя поправится. А ты её навещай. Раз болеешь — сейчас с нами ехать не надо. Вот тебе адрес, а часы посещений у нас вечером с пяти до семи. Деньги-то у тебя есть?

Он отрицательно покачал головой. Денег не было, ну и плевать — займет у соседей! Зато теперь — вот она, желанная свобода! Стыдно признаться, но в глубине души Саня был даже рад, что мать забирают в больницу. Ведь впереди несколько дней вольной волюшки… у него даже голова разом перестала болеть!

— Ты тете Оле сейчас позвони, — с трудом выговорила Лариса Борисовна, — скажи ей, где я. И пускай приглядит за тобой.

— Я все сделаю, мам, не волнуйся! Только ты выздоравливай… ладно?

Она взглянула на него, и в этом взгляде на сына что-то новое появилось. Испытующим, что ли, был он, а может быть укоризненным… Ее безоглядная и слепая любовь словно впервые прозрела, и от этого жизнь стала ещё мучительней, ещё тяжелей. Мать впервые задумалась: нужна ли она ему, любит ли он её, если смог вот так поступить с тем, что было для матери всего дороже… после него самого.