Химеры - [22]

Шрифт
Интервал

И так все это было толково нарисовано. Вся стратегия – как на ладони. Выследили, окружили, загнали, заманили вот на эту поляну, где предварительно выкопали яму, а поверх положили крест-накрест жерди и забросали их каким-нибудь лапником – замаскировали. Кто-нибудь из телесных еще и жизнью, небось, пожертвовал для коллектива: поддразнил мамонта, как пикадор – испанского быка, чтобы тот бросился на него прямиком по настилу.

Разделение труда. Вроде передвижной скотобойни, странствующей за свежим мясом вслед.

Вот до чего сильна была сметливость первых людей – объясняла училка. (Не забыл, как звали, но пусть будет NN – вдруг ее правнуки ею почему-либо гордятся. Расхаживала между рядами парт, имея в руках металлическую линейку. И сзади прицельно била ею нерадивых, невнимательных, неуспевающих, списывающих – по ушам, так соблазнительно оттопыренным ввиду стрижки под ноль.) Вот благодаря чему сапиенсы пришли на смену неандертальцам (теперь формулируют тоже культурно, но понаучней: вытеснили; на самом деле, как я понимаю, – истребили, поедая, иногда предварительно насилуя). Те были примитивные. Имели мозг такой же величины, но в нем не было коварства. А туда же: пользовались, например, огнем. Но нерационально: жарить живьем себе подобных даже и не пробовали небось.

Зато наши как изобрели колесо, так почти сразу додумались и до колесования. (См. миф об Иксионе: тоже история по-своему печальная.)

Я ведь разорвал цитату из «Голубой книги». В следующих двух абзацах М. М. фактически обобщает всю проблематику Шекспира. Сделать это лучше, чем он, невозможно (и незачем, и тем лучше для самонадеянного меня):

«Это всегда отчасти коробило и волновало наиболее честных специалистов-философов, проповедующих общее развитие и душевную бодрость.

“Нельзя допускать, – сказал в свое время славный философ Платон, – чтоб птицы и звери имели нравственное превосходство перед людьми”.

Но с тех пор в ужасной, можно сказать, сутолоке жизни прошло что-то там, кажется, две тысячи лет, и эти так и продолжали иметь то, чего не было у зверей».

За мамонтов, между прочим, Немезида рассчиталась с теми, из палеолита, что на картинке: наслав на них (в год смерти Крайтона, между прочим) Ермака, за ним оспу и алкоголь, а впоследствии закрепостив для «Дальстроя»: чтобы снабжали олениной администрацию лагерей и вохру. Были у этих племен языки, а у иных, говорят, и письменность. Нынешний образ их жизни описан в превосходном (да уж получше этого моего) тексте Шуры Буртина на сайте «Русский репортер» (большое спасибо блогеру Татьяне Мэй за наводку).

«Алеуты, айны, камасины, кереки, сиреники, юги уже вымерли. Эскимосы, нивхи, кеты, ульчи, ороки, орочи, негидальцы, нанайцы, наукане, удэгейцы, алюторы, ительмены, энцы, юкагиры – находятся буквально на грани исчезновения. Долгане, эвенки, эвены, ханты, манси, нганасане, селькупы, коряки, шорцы окажутся на ней через десять лет».

38

Что ж, пора оглянуться, то есть перечитать написанное (перечитал; раньше надо было, но не мог) и признать: привычка заходить издалека и доводить до точки с запятой завела меня далеко слишком. Текст растекается, разбегается, как ртуть, вокруг крошечного тезиса. Вот я сейчас его еще раз выскажу, а потом докажу еще на одном наглядном примере, и те из вас (вы ведь помните: это «вы» – фигура речи), кто дочитал до этой страницы, окончательно поймут: не стоило тратить время на такое огромное всего лишь предисловие неизвестно даже к чему.

Зато – кто, как я, имеет привычку читать с середины, может отсюда и начать.

Итак, тезис: да, жизнь каждого состоит в основном из неудач и как целое тоже представляет собой неудачу, если судить по видимым результатам и не забывать про запрограммированный, однообразный финал. Каждую неудачу можно рассказать как печальную и даже прежалостную повесть, – но не любая тянет на трагедию. Сюжет истинно трагический равен неудаче подстроенной. Такими неудачами развлекается искусство зла, творческая фантазия агрессивной воли, называемая коварством. Эта вечная и неодолимая (как жестокость; как глупость; как пошлость; как мать их – смерть) сила, действующая в истории людей, – по-видимому, подражает чему-то, заложенному в механизм обитаемого нами мироздания. Какой-то константе, вроде тех, что вычислены физикой, – но только константе невычисляемой, непознаваемой, трансцендентной (извините). Иначе с какой бы стати, по какой такой мало-мальски разумной причине приговоренные к смерти – bratoi – тратили бы драгоценное время ожидания казни на то, чтобы отнимать его у других приговоренных. Как если бы кто-то там, во Тьме, радовался нашим, bratoi, неудачам, и подстроенным, и не. Впрочем, это всего лишь интуиция агностика (догадка невежды). Кстати: некоторые институты (например, госбезопасность) и болезнетворные идеологемы тщатся представлять на Земле эту темную, скажем, энергию – и ей соответствовать.

Помните ведь: собака, крыса, мышь, кошка могут исцарапать человека насмерть. А без людей – кранты этой вселенной: потеряв сознание, она впадет обратно в никогда и опять станет ничем. Так вот, лично я опасаюсь, что она не прочь. Каждая из вселенных не прочь. Их ведь, говорят, много.


Еще от автора Самуил Аронович Лурье
Литератор Писарев

Книга про замечательного писателя середины XIX века, властителя дум тогдашней интеллигентной молодежи. История краткой и трагической жизни: несчастливая любовь, душевная болезнь, одиночное заключение. История блестящего ума: как его гасили в Петропавловской крепости. Вместе с тем это роман про русскую литературу. Что делали с нею цензура и политическая полиция. Это как бы глава из несуществующего учебника. Среди действующих лиц — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Салтыков, Достоевский. Интересно, что тридцать пять лет тому назад набор этой книги (первого тома) был рассыпан по распоряжению органов госбезопасности…


Взгляд из угла

Рубрика "Взгляд из угла" газеты "Дело" за 2002 - 2008гг.


Нечто и взгляд

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Полдень, XXI век, 2009 № 01

Самуил Лурье. Колонка дежурного по номеруСветлана Бондаренко. Хроники «Обитаемого острова» (отрывок из работы)Сергей Синякин. Младенцы Медника (начало повести)Тим Скоренко. РеваншЭльдар Сафин. Цветы мёртвого городаКонстантин Крапивко. ЦаревнаАндрей Вахлаев-Высоцкий. Количество свободыВладимир Покровский. Лохнесс на КонкеВиктор Точинов. Нагота патриархаПавел Полуян. «Как ликвидировать НЛО?» (интервью В. Павлову)


Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Изломанный аршин: трактат с примечаниями

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.


Ресторан семьи Морозовых

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.


Запомните нас такими

ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.


Рукопись, которой не было

Неизвестные подробности о молодом Ландау, о предвоенной Европе, о том, как начиналась атомная бомба, о будничной жизни в Лос-Аламосе, о великих физиках XX века – все это читатель найдет в «Рукописи». Душа и сердце «джаз-банда» Ландау, Евгения Каннегисер (1908–1986) – Женя в 1931 году вышла замуж за немецкого физика Рудольфа Пайерлса (1907–1995), которому была суждена особая роль в мировой истории. Именно Пайерлс и Отто Фриш написали и отправили Черчиллю в марте 1940 года знаменитый Меморандум о возможности супербомбы, который и запустил англо-американскую атомную программу.


Жизнь после смерти. 8 + 8

В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Дочки-матери, или Во что играют большие девочки

Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.