Химера - [3]
На завтра она подбежала к нему сама. Не задумываясь, забыв обо всем, лишь только лодочник ступил на землю, Нэлле была уже рядом, протягивая маленькую берестяную корзиночку с земляникой.
— Вот! Сейчас мало ягод, все зеленые еще… это все…
Она хотела сказать, рассказать, объяснить, но испугалась. Лодочник взял корзинку прямо из ее рук. Он был едва ли не на две головы выше, от него пахло рекой, сигаретами и немного бензином.
— Ничего, — улыбнулся он ей, — сколько есть. Что тебе привезти?
Горячая волна пробежала по телу, разливаясь дрожью, зазудела кожа, что-то хрустнуло и заныло в спине… Нельзя было! Ей же было нельзя!
Бежать! Нэлле поняла, что еще хоть секунда и уже не сможет справиться. Будет поздно!
Объяснять уже нет времени.
Вскрикнула, сорвалась и понеслась прочь. Подальше. Скорее…
Упала лицом в густые заросли папоротника, в землю… подобравшись, сжав кулаки, стиснув зубы, стараясь справиться с собой, не поддаться, не пустить… Не выпустить на свободу то страшное, чего так боялась столько лет и от чего пряталась.
Долго боролась.
Потом, поборов, заплакала. Ну, как она могла? Как она могла, дура… Ведь знала же, что нельзя подходить. Нужно держаться подальше от людей. Иначе… иначе случится беда. Разве она забыла? Разве можно такое забыть? Как тот парень лежал в лужи крови с перекушенным горлом… глубокие борозды от когтей на его плечах… ее когтей. Разве можно забыть.
Как она могла?
Нэлле плакала.
И что же теперь? Что теперь будет? Что он подумает о ней?
Что он может подумать? Что она дура? Ведь ничего же не случилось. Она успела. Он не увидел ничего. Совсем ничего. Она отдала корзинку и убежала. Он, должно быть, удивился, может быть посмеялся над ней. Наверняка этот молодой лодочник считает ее странной, может быть сумасшедшей. Но ведь считает и без того…
Нэлле села, обхватила колени руками, уткнулась в них носом.
Стало ужасно, просто невыносимо, жалко себя. Она всегда будет одна. И никогда не сможет даже прикоснуться к другому человеку. Никогда-никогда. Даже подойти. Поговорить просто…
Раньше Нэлле уже думала, что смирилась, привыкла, что она сможет… да ей и не нужно вовсе…
Слезы текли по щекам. Тихо-тихо.
Как так вышло?
Она просидела в лесу до самого вечера, а потом пошла к реке. Осторожно, словно ее мог кто-то увидеть. Словно он мог еще быть там.
Там, конечно, никого не было. На пригорке лежала пачка журналов, на них баночка кофе и пакетик ирисок, как в тот раз. Постояла немного, глупо оглядываясь. Потом, прижимая все это богатство к груди, пошла домой.
До утра не могла уснуть. Вертелась, думала, перебирая в голове все, что произошло… и кожа чесалась, ломило кости. Разбуженный зверь снова заворочался в ней, внутренний почти забытый, почти незнакомый зуд нарастал, все тяжелее становилось терпеть.
А на рассвете Нэлле вдруг решилась сделать то, чего боялась все эти годы.
Теперь уже все равно.
Нет, выпустить на волю дикую, голодную пятнистую кошку она не решилась. Но кроме кошки была еще огромная водяная змея.
Пусть будет змея.
Река ждала ее.
Нэлле разделась, аккуратно сложила одежду, положила под куст рябины, придавила камешком. Осторожно зашла в воду.
И что теперь? Нэлле начинал бить озноб, ноги подкашивались. Она чувствовала себя куколкой, готовой вот-вот превратиться в бабочку. А может быть змеей, меняющей свою шкуру. То страшное, запретное столько лет, вдруг начало казаться таким манящим. Чудесным. Ради чего терпеть и прятаться, если она все равно никогда не сможет жить с людьми. Она другая. Такая. Надо лишь выпустить на свободу…
Только пока Нэлле не знала как. Забыла. Это было так давно… в детстве…
Больше никогда…
Нэлле закрыла глаза.
Нужно лишь захотеть, представить, поверить…
Прохладная вода ласкала ноги, пальцы утопали в мягком песке…
Вот сейчас…
И вдруг мир перевернулся. Раскололся. Завертелся.
А в месте с ним упала Нэлле, заметалась в воде, извиваясь, захлебываясь…
А потом все встало на свои места. Она поплыла. Радостно, всем телом, ныряя и выпрыгивая из воды. Она и забыла, как это хорошо. Зачем же пряталась столько лет?
Больше прятаться не будет.
Впрочем, купаться днем Нэлле пока не решалась, приходила на речку каждую ночь. Как на праздник приходила, ждала целый день, все представляя… Дела шли кое-как, Нэлле еще старалась, но куры поглядывали с неодобрением, может быть чувствовали в ней что-то…
— Что случилось? — лодочник разглядывал ее не скрывая удивления.
— Ничего, — сказала Нэлле, пожала плечами. — Я земляники еще набрала.
Она надела новое платье, распустила волосы, сплела пестрый венок.
Лодочник хотел было подойти, сделал шаг вперед. Но Нэлле остановила.
— Не подходи. Я поставлю и уйду, потом ты возьмешь. А мне пока ничего не надо, пусть пойдет в счет будущего.
— Ты меня боишься?
— Тебя — нет, — Нэлле даже улыбнулась.
— А чего тогда?
— Не все ли равно?
Поставила корзинку, сверкнула глазами и ушла.
Не все ли равно, что он подумает? Ну его к черту! Сегодня Нэлле была твердо убеждена, что никакие молодые лодочники ее больше не волнуют.
А на следующий день решила выпустить кошку.
Счастье переполняло ее, захлестывало через край. Свобода пьянила. Нэлле никогда не было так хорошо. Она больше не собиралась ни от кого прятаться, пусть смотрят, если хотят! Хотя, конечно, смотреть тут некому, она не зря выбрала это место для жилья… Не важно. Ей никто не нужен!

Я должна стать женой узурпатора. Он пришел с войной в мой дом, отнял все, что было мне дорого, его войско заняло город. Он кровожадное чудовище, убийца, и я ненавижу его. Я нужна ему как трофей, как принцесса, последняя в роду, с моей помощью он собирается укрепить свою власть. Я готова убить его. Но глядя в его глаза, я вижу мальчика, которого знала когда-то, лучшего друга детства, почти брата. И мое сердце разрывается…

Он же «Последний маяк», рассказ с «Генетики слова», 3е место Вышел в альманахе Астра Нова 002 (1/2014).

Мне подарили сертификат на необычное путешествие: девять дней и восемь ночей в чужом мире. В чужом теле, на выбор. Без последствий и обязательств. Все оплачено. Можно полетать на драконе, влюбиться в оборотня, наесться устриц и каракатиц, забыв про аллергию. Можно все. Подруги говорят, что хоть раз стоит расслабиться, бросить переживать о работе, о несложившимся личном счастье, и просто развлечься, не думая ни о чем. Словно поездка на курорт. Но кто знал, что там я встречу человека, который изменит всю мою жизнь… точнее, не вполне человека.

Он — Лоренцо Луци, военный трибун, бесстрашный герой, прошедший огонь и воду. Он возвращается домой спустя пять долгих лет, надеясь, что молодая жена все еще ждет его, скучает и помнит. У него большой светлый дом в предместьях Илоя, оливы и виноградники… и планы — пожить, наконец, спокойно в тишине. Она — пленница и военный трофей. У нее нет имени, нет семьи, она потеряла все, что у нее было. Осталось только упрямство и гордость. И жажда свободы. Он выиграл ее в кости. Случайно, в игре с грошовыми ставками.

С милым рай и в шалаше? Что делать, если твоя любовь где-то там, в неведомой стране, которой нет на карте? Можно ли бросить налаженную обеспеченную жизнь, хорошую работу, квартиру, даже милого жениха, и убежать куда-то за горизонт, не понимая, что тебя ждет. Любовь? Он не король, не лорд, не эльф, не демон, не могучий чародей, даже не доблестный рыцарь, он просто человек, без которого ты уже не мыслишь своей жизни. Любовь сильнее? Как понять? Хорошо, если ты проваливаешься в другой мир, как в кроличью нору, и уже не можешь вернуться.

Что предпочтительнее: прожить короткую, но достойную жизнь или обрести бессмертие ценой бесчестья? Стоят ли выложенные золотом дороги Эльдорадо простого человеческого счастья? Покорители Нового Света грезили о несметных богатствах и Источнике вечной молодости, но часто находили лишь боль и страдания.

Когда с плеча рубишь канаты и прямо с Соборной площади Кремля взмываешь в небо на воздушном шаре, глупо думать о том, когда и где приземлишься и останешься ли живым. Да он об этом и не думал. Он вообще никогда и ни при каких обстоятельствах не думал о подобных мелочах. Он жил, просто жил… Граф Федор Толстой про прозвищу Американец — картежный шулер и герой Бородина, знаток французских вин и потребитель русской водки, скандалист с пудовым кулаком и аристократ с характером из гранита…

Среди мириад «хайку», «танка» и прочих японесок — кто их только не пишет теперь, на всех языках! — стихи Михаила Бару выделяются не только тем, что хороши, но и своей полной, безнадежной обруселостью. Собственно, потому они и хороши… Чудесная русская поэзия. Умная, ироничная, наблюдательная, добрая, лукавая. Крайне необходимая измученному постмодернизмом организму нашей словесности. Алексей Алехин, главный редактор журнала «Арион».

Эта книга воспроизводит курс лекций по истории зарубежной литературы, читавшийся автором на факультете «Истории мировой культуры» в Университете культуры и искусства. В нем автор старается в доступной, но без каких бы то ни было упрощений форме изложить разнообразному кругу учащихся сложные проблемы той культуры, которая по праву именуется элитарной. Приложение содержит лекцию о творчестве Стендаля и статьи, посвященные крупнейшим явлениям испаноязычной культуры. Книга адресована студентам высшей школы и широкому кругу читателей.

Книга включает в себя две монографии: «Христианство и социальный идеал (философия, право и социология индустриальной культуры)» и «Философия русской государственности», в которых излагаются основополагающие политические и правовые идеи западной культуры, а также противостоящие им основные начала православной политической мысли, как они раскрылись в истории нашего Отечества. Помимо этого, во второй части книги содержатся работы по церковной и политической публицистике, в которых раскрываются такие дискуссионные и актуальные темы, как имперская форма бытия государства, доктрина «Москва – Третий Рим» («Анти-Рим»), а также причины и следствия церковного раскола, возникшего между Константинопольской и Русской церквами в минувшие годы.

Любые виртуальные вселенные неизбежно порождают своих собственных кумиров и идолов. Со временем энергия и страсть, обуявшие толпы их поклонников, обязательно начнут искать выход за пределы тесных рамок синтетических миров. И, однажды вырвавшись на волю, новые боги способны привести в движение целые народы, охваченные жаждой лучшей доли и вожделенной справедливости. И пусть людей сняла с насиженных мест случайная флуктуация программного кода, воодушевляющие их образы призрачны и эфемерны, а знамена сотканы из ложных надежд и манящей пустоты.