HHhH - [16]
— Погодите, я доложу.
Пара сапог удаляется. Проходит несколько минут. Сапоги возвращаются, но не в одиночестве. Щелкают каблуки — это приветствуют новоприбывшего. Хлюпает какая-то жидкость. Тишина. И внезапно — голос, фальцет, который он узнал бы из тысячи. И слова, от которых холод бежит по позвоночнику:
— Он еще жив? Да бросьте его, не трогайте — пусть лежит тут, свинья недорезанная, пока не сдохнет.
Голос Гейдриха — это последний человеческий голос, который Штрассер услышит перед смертью. Впрочем, слово «человеческий» здесь можно употребить разве что условно…
У меня в гостях Фабрис, и мы разговариваем о моей будущей книге. Мы вместе учились в университете, Фабрис так же, как я, страстно увлекается историей и хорош еще и тем, что ему интересна моя писанина. В этот летний вечер мы располагаемся с тарелками на воздухе и он с вдохновляющей меня горячностью делится впечатлениями о начале моего романа. Останавливается на композиции главы, посвященной Ночи длинных ножей. По его словам, эта бесконечная цепь телефонных звонков превосходно отражает и масштаб эсэсовской бюрократии, и то, как было поставлено на поток действие, которое сделается фирменной маркой нацизма, — убийство. Я польщен, но у меня возникает одно подозрение, и хочется уточнить: «А ты понимаешь, что каждый телефонный звонок соответствует реальному случаю? Если бы понадобилось, я мог бы назвать тебе почти все имена». Фабрис удивляется и простодушно признается: он был уверен, что я все это сочинил. Услышанное смутно меня тревожит, и я задаю еще один вопрос: «А смерть Штрассера?» А Гейдрих, который сам является в камеру гестаповской тюрьмы и приказывает оставить умирающего истекать кровью? И это тоже! Фабрис считает, что я и это выдумал. Я, несколько уязвленный, восклицаю: «Да нет же! Все это действительно было так, все это правда!» И думаю про себя: «Черт побери! Не получилось!» Если уж создаю новый тип отношений с читателем, надо говорить яснее.
В тот же вечер по телевизору показывают документальную ленту, посвященную старому голливудскому фильму о генерале Паттоне[43], так скромно и называвшемуся — «Паттон». Документалисты включили в свою ленту фрагменты этого фильма и интервью свидетелей, которые дружно опровергают увиденное: «На самом деле было не так…» Нет, он не вступал всего-навсего с кольтом в руке в поединок с двумя «мессершмиттами», прилетевшими обстрелять базу (однако, по словам свидетеля, нет никаких сомнений, что он поступил бы именно так, дай ему тогда «мессера» время). Нет, он не говорил этого перед всей армией, только в какой-то частной беседе, впрочем, он вообще этого не говорил. Нет, он не в последний момент узнал, что его посылают во Францию, его об этом уведомили за несколько недель до отъезда. Нет, он не ослушался приказа, взяв Палермо, наоборот — он совершил это с санкции союзного командования и своего прямого начальства. Нет, он не посылал русского генерала куда подальше, пусть даже и не любил русских. И так далее и тому подобное. Короче, в фильме действовал вымышленный персонаж, биографию которого большей частью списали с биографии Паттона, но сам он никаким Паттоном явно не был. Тем не менее фильм называется «Паттон». И никого это особенно не удивляет, все находят это нормальным — сфабриковать во имя выигрышного сценария другую реальность, сделать связным и последовательным путь персонажа, чей жизненный маршрут в действительности, скорее всего, был полон трудностей и опасностей отнюдь не таких многозначительных, как в фильме. Именно из-за подобных людей — людей, которые испокон веков ради своей выгоды искажают историческую правду, мой старый приятель, искушенный во всем, что основано на вымысле, а значит, привыкший спокойно воспринимать любые фальсификации, способен простодушно удивиться и спросить: «Как, разве ты все это не придумал?»
Нет, я этого не придумывал! Да и с какой такой радости я стал бы «придумывать» нацизм?
То, чем я занимаюсь, понятное дело, сильно меня увлекает, но, похоже, с не меньшей силой действует мне на нервы.
Видел я однажды ночью сон. В этом сне я был немецким солдатом, одетым в серо-зеленую форму вермахта, и мне было поручено охранять какую-то огороженную колючей проволокой заснеженную территорию… что за территорию, я так и не понял. Думаю, пейзаж был навеян одной из многочисленных видеоигр, содержание которых основано на событиях Второй мировой войны. Время от времени я, проявляя слабость, часами не вылезал из таких стрелялок: Call of Duty, Medal of Honor, Red Orchestra и других.
Ну так вот. Обхожу я, стало быть, свою территорию — и вдруг появляется Гейдрих собственной персоной: пришел, значит, с инспекцией. Я сразу же встал по стойке «смирно» и затаил дыхание, а он двинулся вокруг меня, пристально разглядывая. Прямо как инквизитор. Не могу передать своего при этом ужаса: а вдруг он найдет к чему придраться! Но я проснулся, так и не узнав, что было дальше.
Наташа, подтрунивая надо мной, часто притворяется встревоженной: трудов, посвященных нацизму, в моем доме становится все больше и больше, как бы они на меня не повлияли, не изменили моих взглядов. Поддакивая ей, — вместе смеяться веселее — я не упускаю случая перечислить еще и «тенденциозные» — а проще говоря, неонацистские — сайты, которые мне пришлось посетить в поисках материалов. Но конечно же, я, сын еврейки и коммуниста, впитавший с молоком матери республиканские идеалы самой прогрессивной части французской буржуазии, ощутивший, пока учился на филологическом, мощное воздействие и гуманизма Монтеня, и философии эпохи Просвещения, и мятежей сюрреалистов, и экзистенциалистской мысли, — конечно же, я не мог и никогда бы не смог «прельститься» чем бы то ни было, даже и отдаленно напоминающим нацизм.
Роман «Цивилиzации» (2019) описывает альтернативную историю открытия Америки: инки во главе с легендарным Атауальпой прибывают в Старый/Новый Свет и становятся завоевателями, политическими стратегами, реформаторами — и даже антропологами, когда пытаются расшифровать ритуалы и перенять обычаи коренных народов Европы. В романе фигурируют император Карл V и представители королевских династий Европы первой половины XVI века, священник Мартин Лютер, банкир Антон Фуггер, мыслители Томас Мор и Эразм Роттердамский, воин и будущий литератор Мигель де Сервантес.
1980 год. Париж. Философ и литературовед Ролан Барт умирает в больничной палате – его сбила машина: трагическая случайность или убийство? Среди подозреваемых Мишель Фуко, Жак Деррида, Жиль Делез, Юлия Кристева – весь интеллектуальный цвет Европы второй половины XX века, а еще – партизаны из «Красных бригад» и некое тайное общество… Возможная цель убийц – рукопись гуру лингвистики Романа Якобсона о седьмой, магической, функции языка. Обладатель секрета получит возможность воздействовать на сознание человека, а значит – стать властелином мира: быть избранным, провоцировать революции, соблазнять.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.