Хевен - [2]
Целью нашего похода бабушка избрала кладбище, холодное и жутковатое в бледно-голубом лунном свете. Ветер дул неистово, вырывая из-под платка ее тонкие седые волосы, которые путались с моими. Наконец она снова заговорила:
– Мне нечего тебе дать ценного, девочка, кроме того, что я тебе сейчас скажу.
– А дома ты не могла мне сказать?
– Нет, – усмехнулась бабушка, и я почувствовала ее взыгравшее упрямство, которое сидело в ней прочно, как старое дерево с разветвленными корнями. – Если бы я заговорила с тобой в доме, ты не обратила бы на это внимания. А вот здесь – здесь тебе это врежется в память.
Она пошарила глазами и остановила взгляд на аккуратном маленьком надгробном камне, потом костлявым пальцем указала на вырезанную на граните надпись. Я уперлась взглядом в надгробие, пытаясь разобрать слова. Странная эта бабушка, и вздумалось же ей тащить меня среди ночи на кладбище, где, может быть, бродят тени мертвых и ищут живых людей, чтобы вселиться в них.
– Теперь ты простишь отца за то, что он такой, – многозначительно произнесла бабушка, прижимаясь ко мне, чтобы нам было теплее. – Такой уж он теперь и другим быть не может. Как солнце не может не вставать и не садиться, как вонючка не может не издавать противного запаха, как ты не можешь быть другой, а только такой, какая есть.
Да, ей легко было говорить. Старые люди не помнят, что такое молодость и страх.
– Пошли домой, – захныкала я, дрожа всем телом, и потянула бабушку за руку. – Я столько читала и слышала, что бывает на кладбищах после полуночи, да еще в полнолуние.
– Э-э, нашла чего бояться – мертвецов, которые не могут ни двигаться, ни говорить. – Она прижала меня к себе и велела посмотреть на узкую, утонувшую в снегу могильную плиту. – А теперь слушай и не перебивай, пока я не закончу. Я хочу рассказать тебе историю, от которой тебе станет лучше.
Когда твой папа, глядя на тебя, злится, у него есть на это причины. На самом деле он не то чтобы не любит тебя. Когда мой Люк смотрит на тебя, он видит кого-то еще… У него, детка, на самом деле любящая душа, изнутри он хороший человек. У него была жена, которую он так любил, что, когда она умерла, чуть сам не отравился следом за ней. Они познакомились в Атланте. Ему было тогда семнадцать, а ей только четырнадцать и три дня – он сам мне потом говорил об этом. – Голос бабушки стал звучать приглушеннее. – Она была красивая, как ангелочек, и твой папа очень любил ее. Он так закружил ей голову, что она сбежала из дома в Бостоне в Техас. Она привезла с собой красивый чемодан, а в нем полно таких вещей, каких ты сроду не видела. Чего там только не было! Одежда, шелка, серебряные расчески, щетки, гребешки, серебряное зеркало, кольца, перстни, дорогие штуки для ушей. И вот она переселилась сюда… Конечно, сделала ошибку, что вышла замуж за человека, неровню себе… Но уж больно любила Люка.
– Бабушка, а я никогда и не слышала, что у папы была другая жена. Я думала, мама – первая и единственная.
– Тебе же сказано было помолчать. И дай мне закончить, как умею… Значит, она была из богатой бостонской семьи. И вот приехала сюда жить с Люком, Тоби и мной. Я была не рада ей, вначале она мне не приглянулась. Я с самого начала знала, что она тут не выдержит, с самого начала знала. И мы, и горы, и наши трудности – это не для таких. Она думала, что у нас тут ванная есть, представь себе. И была поражена, когда узнала, что в туалет надо куда-то бежать и устраиваться там на доске с двумя дырками. Она уговорила Люка сделать ей маленький отдельный туалет; он покрасил его белой краской, она повесила там на гвоздь красивую свернутую бумагу и даже предлагала мне пользоваться этой розовой магазинной бумагой. Она называла свой домик «ванной». Когда Люк построил эту штуку, как она обнимала и целовала его за это.
– Ты хочешь сказать, что папа не говорил с ней так грубо, как с мамой?
– Помолчи, детка. Ты меня сбиваешь с мысли… Значит, она приехала и околдовала меня. Тоби, может, тоже. Она так старалась. Она помогала готовить, пыталась как-то украсить дом. Мы с Тоби отдали им свою кровать, так что они могли приняться за детей нормально, а не на полу. Она-то готова была спать на полу, но я этого не позволила. Все Кастилы сделаны в кроватях… Я думаю, что так оно правильно. Да… Помню, как она была счастлива, смеялась, когда узнала, что ждет ребенка. Ребенка моего Люка. До сих пор не могу успокоиться. Я всегда думала, что она уедет туда, откуда приехала. Но горы забрали ее к себе, горы так поступают с людьми тонкого склада. Но пока она жила здесь, Люк был счастлив. С тех пор я его таким больше не видела. – Бабушка внезапно замолкла.
– А как она умерла, бабушка? Это ее могила?
Она вздохнула и продолжила свой рассказ:
– Твоему папе было только восемнадцать, когда она ушла от нас. А ей было по-прежнему четырнадцать, когда папа похоронил ее в этой холодной земле и оставил одну в ночи. Он знал, что она мерзла без него холодными ночами, и первую ночь провел на могиле, чтобы согреть ее своим теплом. А ведь стоял февраль… Вот он, мой рассказ о той, которая прилетела в горы, как ангел, чтобы любить твоего папу, и жить с ним, и сделать его счастливым. Таким, каким он никогда раньше не был и, как я смотрю, никогда уже не будет.
