Херсонеситы - [10]

Евграфу стало как-то уж совсем грустно. Куда же везет его тетка? В пустыню? А он еще мечтал понырять за крабами, со спиннингом постоять…

– А крабы? – с надеждой спросил Евграф.

– Крабы-то? Крабы есть. И травяшки, и каменные. Рапану хорошую достать можно. Ее раньше бросовой считали. А нынче за деликатес держат. Знаешь рапану?

– Знаю. Читал. Ее в Черное море не так давно завезли. Нарушили экосистему. Рапана мидий пожрала. У меня дома большущая раковина. Ее к уху приложишь – море шумит.

– Да-а-а… Шумит море… Ты это, того, парень… Ты мое ворчанье особо не слушай. Мы, старики, все такие. И солнце у нас раньше теплее было, и сахар слаще. А море, оно на своем горбу все вынесет. И нас, сапиенсов, тоже. Восстановится море. Уже лучше стало. Кефаль вон опять ловить начали. А то лет пять назад в рот нельзя было взять!

– Почему?

– Нефтью отдавала. Удивительнейшая рыба! Приспособилась нефтяные пятна с поверхности воды собирать. Я как-то тряпку с катера уронил, которой мотористы руки вытирали. От нее сразу по воде радужное пятнышко пошло. Смотрю, мальки кефали – а их зимой в бухте тьма-тьмущая – со всех сторон мазут окружили и ротиками – шлеп-шлеп-шлеп! А потом, конечно, пахнут… Да…

– Скажите, а вы корабли затопленные видели? – поспешно спросил Евграф, чувствуя, что сосед погружается в какие-то свои мысли.

– Это ты про какие спрашиваешь?

– Которым памятник.

– Э-э, дружок! Тех нет давно. Это ж когда было! Полторы сотни лет прошло. После той войны еще не одна была. А корабли затонувшие видел. Не те – другие. Никакой романтики. Я, брат, линкор «Новороссийск» поднимал. Страшное дело! Страшное…

– А вы…

– Ты не выкай. Палычем меня зови. Виктором Палычем. У меня внучка такая, как ты, тоже всем интересуется.

– Виктор Павлович, про корабль расскажите! Его что, немцы потопили?

– Может, и немцы. А может, и еще кто. Версий много. Судно трофейное, от итальянцев досталось. А дело после войны было. Осенью. Спать легли. Ночью взрыв. Весь город проснулся. Люди на улицы раздетыми повыскакивали.

– Почему?

– Так война-то не так давно была. Не забылась еще. А Севастополь бомбили так, что не дай бог какому городу столько металла на себя принять.

– Виктор Павлович, а вы воевали?

– Я тогда совсем мальком был. Только-только в школу пошел. В подземную.

– Почему подземную?

– Другие руинами лежали. Немец тогда к городу рвался. Пушку невиданную привез. «Дора». Не слыхал о такой? Правильно, москвич. Из нее после Севастополя больше нигде вроде и не стреляли. Размером с паровоз махина. Один ствол – тридцать два метра. По рельсам доставили. Снаряд чуть не на сорок километров летел. Железобетонную стену толщиной в восемь метров пробивал, да только все снаряды не там, где им хотелось, легли. Так вот, школу у нас в штольнях устроили. Сверху бомбы сыплются, а детвора буквы учит, примеры решает.

– Страшно было? – Евграф попытался представить свой собственный класс, только не в просторной светлой школе, а в тесной темной штольне, и у него ничего не получилось.

– Человек ко всему привыкает. Вроде как страшно, а вроде и нет. Мне, малышу-то, что? Была бы мамка рядом. А вот между занятиями одноклассница из горы на солнышко выбежала – и нет одноклассницы… Конечно, жуткое время было. И голодное – это да. Пить особенно хотелось. Я с тех пор шампанское на дух не переношу.

Связи между шипучим французским напитком и военным прошлым Палыча Евграф уловить не смог и, видя, что тот не намерен объяснять, спросил:

– Почему?

– Жили мы в штольне рядом с подземным заводом шампанских вин. Когда пресная вода в городе закончилась, пришлось шампанское пить. Им же и раны обрабатывали, и мылись… Даже младенцев поили. Война…

Сосед замолчал, отвернулся к окну. Евграф догадался, что рассказчика лучше пока не тревожить, но не выдержал, окликнул:

– Виктор Павлович!

– Что? Еще рассказывать?

– Вы про линкор собирались…

– А-а-а… Да. Что ж тут говорить? Беда получилась. «Новороссийск» вернулся к вечеру из похода, пришвартовался в бухте, совсем рядом с берегом. Часть команды домой ушла, а большинство на корабле осталось. Там же и курсанты были – офицеры будущие. Ночью – взрыв. Не знаю, какой инженер этот корабль родил. Итальянец-то он итальянец, но конструкция – глупее не придумаешь. Все двери в одну сторону открываются – к корме. Если пробоина в носу, закрыть их невозможно: вода не дает. И вся ее масса прет по одному борту. Ну-ка, что произойдет, парень, если с одного борта судно затопить?

– Перевернется, что ли? – неуверенно предположил Евграф.

– А что так робко? Даже тебе, мальцу, понятно, что перевернется! Оно и перевернулось. Причем очень быстро. Когда ясно стало, что кораблю суждено кверху брюхом всплыть, люди стали на палубу выбираться. А она уже дыбом. Фильм «Титаник» видел? Одна разница – «Новороссийск» на левый борт кренило. Люди ошалели, в воду попрыгали. Кому повезло, спасся. Большинство тут же рухнувшей палубой накрыло. Многие внутри остались. В борт стучали…

– Как – стучали? Они что, не утонули?

– По-всякому было. Корабль быстро вверх дном лег. Во многих местах воздушные подушки образовались, дышать можно. Среди выживших нашелся мичман, который устройство судна знал настолько хорошо, что сумел даже в перевернутом сориентироваться. Так вот он несколько человек через кингстон вывел. Остальные погибли.