Хенрик-Уршула - [12]

- Извиню, - вздохнул Хенрик. - Но больше так не делай. Пообещаешь?

- Панна Уршула! - в кабинет ворвалась едва одетая Наталинка. - Привезли цветы и ленты! И панночка Агнесса вас зовет!

- Хорошо, я сейчас, - улыбнулась я. - Ступай, не бегай раздетая.

- Я что-то пропустил? - с подозрением спросил Хенрик, и я снова улыбнулась, доставая плотный лист картона с затейливой золотой вязью и тиснением.

- Можно сказать и так. Вот.

- Что это?

- Это приглашение. Почетный гость на открытии Сцены. С указанием места, времени и формы одежды.

- Я непременно буду, - серьезно сказал он, аккуратно кладя пригласительный на стол. Я поправила волосы и сделала быстрый и сложный книксен.

- В таком случае - до вечера, пан Хенрик.

- До вечера, панна Уршула, - в тон мне отозвался он, и я вышла за дверь, всем телом чувствуя его провожающий взгляд.

***

- Дамы и господа, - низкий, вибрирующий голос Маришки, усиленный волшбой, прокатился по залу. - Мы рады приветствовать вас на открытии сезона. Вашему вниманию будет представлена эксклюзивная авторская программа, уникальность которой не вызовет ни у кого сомнений.

Я потихоньку оглядывала зал. Все места были заняты - и места были выкуплены на следующий день после появления первой афиши.

Хенрик сидел на своем излюбленном месте, с которого было отлично видно весь зал и сцену. Что-то висело между нами в воздухе, с самого утра, с того разговора. Весь день, где бы я ни была, я чувствовала его присутствие, взгляд - от которого у меня начинали слабеть колени и сердце сбивалось с ритма. Усилием воли я отогнала все посторонние мысли, и стала вслушиваться в голос Марго.

- Несравненная, неповторимая, непревзойденная, - Маришка играла своим голосом как хотела, не зря я ее в свое время практически силой заставила ходить на вокал и сценическую речь....

Оркестр взял первые ноты, и ноги сами меня вынесли на сцену, под привычный яркий свет софитов, скрестившихся на мне. Взметнулась лента волос; полосы шифона, шелка взметнулись и опали. Многообещающе пела скрипка, труба и барабан уверенно вели, вплетался в музыку саксофон. Я упивалась всем этим - музыкой, сценой, танцем светом софитов, жаром, идущим изнутри, и танец лился, тек, как будто вечно. На вечно - слишком размытое понятие. Музыка оборвалась, как бег над пропастью, оборвался и танец, лишь полосы ткани продолжали шевелиться, создавая иллюзию того, что на сцене еще кто- то есть. На самом деле я уже выравнивала дыхание за кулисами, и Маришка обнимала меня, и шептала, что это было как всегда, великолепно, но ее слова заглушал шум аплодисментов, красноречиво подтверждавших, что да - я по-прежнему могу. Могу все.

Я же из всего своего выступления запомнила лицо Хенрика - хищное, напряженное.

Быстро переодевшись, я выскользнула на место Маришки, и в свою очередь объявила следующий номер, едва не запнувшись на середине фразы. Взгляд Хенрика, который я поймала на себе, выбил у меня дыхание из груди и пересушил губы.

Пела Маришка отлично. Скупые жесты лишь подчеркивали эмоциональность голоса и бесстрастность хорошенького личика. Получив свою порцию аплодисментов, Маришка царственно кивнула публике и удалилась. Следующий танец был моих учениц, и волновалась я не меньше, чем они, хотя умом понимала, что подобная непритязательная публика - просто дар небес для начинающих танцовщиц. Так и оказалось. Публика ревела от восторга и рукоплескала, а я только головой качала, подсчитывая количество ошибок на квадратный па танца.

Вечер летел как на крыльях - девочек дважды вызывали на бис, еще три романса исполнила Марго, компания под названием "Через пень-колоду" исполняла весьма популярные песенки. О популярности я смогла судить по количеству подпевающих в зале. Наконец, вечер закончился. Януш закрыл дверь за последним посетителем и привалился спиной к створкам.

Мы с Маришкой сидели на сцене, свесив ноги, и обнимались. В зал потихоньку стягивались официанты и поломойки, с унынием оглядывая разоренный зал.

- Давайте сегодня отдыхать, - негромко предложила я. - А работать все будем завтра...

***

Я стояла возле окна и задумчиво гладила тонкий тюль, пытаясь увидеть хоть что-то в чернильной ночи за окном. Ветерок, проникавший через отрытые створки, приятно остужал мое горящее лицо. Хенрик неслышно подошел сзади, накрыл ладонями мои голые плечи, шепнул:

- Ты замерзнешь.

- Нет. Ты же рядом...

А дальше не было слов. Было тепло его ладоней, и глубокое дыхание, как перед прыжком в воду. Гладкая горячая кожа, перечеркнутая линиями старых шрамов и свежими порезами, и мой страх - причинить боль. И сильные руки, несущие меня к кровати так легко, будто я из пуха. Серые глаза, хищно вглядывающиеся в мое лицо, и моя жадность, которая смутила меня саму, но его привела в восторг. Тяжесть матерого мужского тела, бережность и отточенная скупость движений; тонкая цепочка, свесившаяся мне на лицо, и я ловлю ее губами, вызывая у него хриплый короткий смешок. Мешанина теней на стенах и потолке, в зеркале тускло отражается кровать, белизна наших тел; тихий рык, зарождающийся у него где-то в груди, и моя лихорадочная спешка - догнать его, успеть упасть рядом, на сбитые влажные простыни. Наше хриплое прерывистое дыхание нарушало ночную тишину.