Хендрикс, Последние 22 дня - [44]

Джими стоял, не произнося ни слова, в то время как Моника словесно атаковала его, выбирая наиболее оскорбительные выражения. Не хочу цитировать её, но самое невинное оскорбление, прозвучавшее в его адрес, было: "You fucking pig!" Я прервал её и предложил вернуться в дом, сказав ей, что опасаюсь, что соседи вызовут полицию. Монику несло, попало и мне, обернувшись, она зло прокричала, чтобы я не совался не в своё дело. Её совершенно не беспокоило, что она может разбудить соседей или даже напротив, ей хотелось устроить публичный спектакль. К счастью, в Кларкс–Мьюзе, на самом деле очень тихом, особенно по ночам, местечке, не было в этот вечер никого кроме нас. Я вернулся в дом, оставив входную дверь распахнутой на случай, если они решат вернуться.

Монолог Моники, обращённый к Джими, продолжался по моим скромным подсчётам не менее получаса. Я снова вышел с намерением её успокоить, но крики Моники достигли такого накала, что я решил не перечить ей снова.

118

Я в жизни ничего подобного не видел, а Джими, по крайней мере, в те два раза как я выходил из дома, выглядел совершенно невозмутимым, несмотря на злобные выпады Моники. Но нотки насилия в её голосе и поза говорили мне, что ещё чуть–чуть и она нападёт на него. Я на самом деле боялся, что Моника может быть расположена к серьёзному физическому насилию, но Джими, казался мне парнем, который сможет постоять за себя и ещё я подумал, что ведь познакомился я с ними всего каких–нибудь несколько часов назад и мог не знать некоторых деталей их отношений.

Около 10:30 Джими вернулся в дом один и поднялся к нам в гостиную, где Пенни, Энни и я сидели и гадали, чем же это всё может окончиться. Он был сильно сконфужен и стал извиняться за поведение Моники и сказал, что сам не ожидал от неё такого и что думает, что это, может быть, от выпитого ею вина. Сказал, что Моника наотрез отказалась возвращаться в дом и, так как он не может её оставить одну в таком состоянии, то ему тоже придётся уехать. Он сказал, что мой дом это самое что ни на есть прекрасное место во всём Лондоне, и что он обязательно навестит нас, когда вернётся из Нью–Йорка, и предполагает, что это произойдёт не позже чем через несколько недель.

Я дал Джими мою визитку, карточку необычно большого размера и такого задумчивого пурпурового цвета с телефонами и новым адресом, которую сам напечатал, когда только переехал в Кларкс–Мьюз. Потом он долго благодарил нас за гостеприимство. Я вышел проводить его и он сел в машину, за рулём уже сидела Моника. Моника всё ещё кричала на него пока они выезжали, но даже ни слова не сказала мне на прощанье. Было это примерно в 10:40 вечера.

На следующий день часа в 2 я поехал в город и на Мэриебоун–Стрит увидел на киоске с газетами большими буквами объявление о смерти Джими Хендрикса. Я не верил глазам своим.

119

Сейчас, в марте 1995 года, когда я пишу эти строки, я совершенно уверен, что отвратительное поведение, которое показала Моника Даннеманн, тогда у меня в гостях являлось следствием болезненной ревности. Пенни и Энни, обе прекрасные как может быть прекрасна только молодость привлекли внимание Джими там, на Парк–Лейн, сколько бы не было на Монике штукатурки и какие бы дорогие не были её наряды. Ясно, он увлёкся ими обеими и всё время он был более с нами с троими и предоставил Монику самой себе, пока они были у меня. Пенни и Энни сделали для него чай, приготовили ему еду, делали для него самокрутки, словом, обихаживали его со всех сторон, Энни даже сыграла ему свою музыку. Совершенно очевидно Монике не могло понравиться, что Джими с таким удовольствием принимает знаки внимания от этих двух девчонок и стала напиваться. Ревность окончательно затмила ей рассудок, и она взорвалась и вылетела из дома как фурия."

Многое из того, что рассказал Филлип Харви соответствует тому, что утверждала Моника все эти годы. Вся встреча, вплоть до вегетарианской еды. Однако рассказ Филлипа Харви сильно отличается в том месте, когда речь заходит о времени, когда они уехали от него. Моника утверждает, что уже в 8:30 они вернулись в Самарканд. Также она настаивает, что не было никакого спора в конце вечера, и не допускает мысли, что они с Джими могли поссориться.

Моника всегда настаивала, что Джими переехал к ней в Самарканд ещё во вторник 15 сентября, но рассказ Харви вносит большие сомнения в её утверждение. То, что Джими нужно было заехать в Камберленд, чтобы сделать кое–какие звонки и переодеться, говорит только о том, что его вещи всё ещё находились в его номере гостиницы Камберленд. Более того, единственная вещь, принадлежащая Джими, которую наследовала Моника, а произошло это в 1981 году, это чёрно–белый Фендер Стратокастер и синяя бандана. Джими прикупил множество вещей тогда, 17 сентября, на Кенсингтон– и Челси–Маркет и естественно предположить, что он всю эту одежду отнёс прямо в свой номер в Камберленд, а не к Монике в гостиницу Самарканд.

120

Явное противоречие утверждению, что Джими и Моника уехали из Кларкс–Мьюз в 10:40 вечера, заявление Моники, что они уже были в Самарканде 8:30 вечера, но Энджи Бёрдон показала, что Моника привезла Джими на квартиру к Питу Камерону в середине вечера. Так что очень возможно, что Джими направился сразу на квартиру к Питу Камерону в Грейт–Камберленд–Плейс, а Моника вернулась в Самарканд одна.