Хемлок, или Яды - [18]

Вечером Пепельной среды Рокко с друзьями, вооруженные мечами и кинжалами, заметили шедшего навстречу Амилькаре Орсини, пажа кардинала Монтальто. Закутанный до самого подбородка в плащ, тот неторопливо двигался по мосту деи Кваттро Капи, даже не думая уступать дорогу.

— Посторонись! - шагнув вперед, сурово крикнул Рокко.

— Это тебе, Ченчи, сыну бастарда, впору посторониться!

— Сам ты бастард, сукин сын!

Оба уже оголили клинки, но, видя, что приспешники Рокко тоже достали оружие, Орсини резко развернулся и пустился наутек. Некоторое время они гнались за ним, пока он не спасся в хитросплетении улочек и двориков. Но все прекрасно знали, что этим дело не кончится.

Десятое марта выдалось слишком жарким, и к вечеру поднявшийся с Тибра сырой туман окутал весь квартал делла Регола.

Добравшись вместе с тремя друзьями до угла церкви Санта-Мария-ин-Монтичелли, Рокко неожиданно столкнулся с Орсини и двумя его людьми в черном.

— Ченчи, ты оскорбил меня. Это можно смыть только кровью.

Не успел Орсини закончить, а Рокко приготовиться к бою, как паж воткнул ему в глаз клинок. Кровь хлынула коралловой веточкой, выгнулась дугой, и Рокко рухнул наземь. Пока слуга быстро откупоривал припасенную бутыль с вином, а другой поддерживал умирающего, третий побежал стучать в дверь кюре. Тот прибыл в мгновение ока.

— Сын мой, призови хотя бы имя Иисусово!

Но Рокко уже окутал смертельный мрак. В сопровождении читавшего молитвы священника слуги отнесли уложенного на доску господина в палаццо Ченчи. Стоя во дворе под колоннадой, Беатриче увидела их, окруженных этим поднявшимся с Тибра сырым и мягким туманом, и, сама ни жива ни мертва, без единого слова провела в высокий покой. Они прошли мимо «Юдифи и Олоферна», оставляя на каждом шагу пурпурные звезды. Насилие порождало насилие в нескончаемой череде отголосков. Четыре года спустя Амилькаре Орсини, командовавший тосканской галерой в восточных морях, высадился с тремя сотнями воинов на острове Хиос, где был злодейски убит местными жителями.

Когда об этом сообщили лежавшему в больнице дону Франческо, он спрыгнул с тюфяка, раскидав постельное белье и опрокинув ночные горшки.

— Это правда? Правда?.. Черт подери, да это нужно отметить!

В тот же день он вернулся домой и заявил, что по случаю столь радостного события намерен кутить, бражничать и дебоширить. В кои-то веки он забыл о своем скопидомстве: не прошло и недели, как он собрал в загородном доме в Филетто гостей.

В перистиле накрыли длинный стол, украшенный гравированными вазами,с охапками нарциссов и фиалок, между которыми стояли тазики из позолоченного серебра с охлаждавшимся вином. Кортезе с его тонким букетом, бледно-желтое, как зимнее солнце, москато из Кастеджо, сухое и свежее, отсвечивавшее зеленью терлано и благоухавшее дикими травами москато из Асти. Вдоль колонн ниспадали большие портьеры из синего полотна (то полностью расправленные, то собранные складками), прикрывавшие террасу от уже знойного солнца, и в просветах между ними взгляд выхватывал фрагменты спроектированного Виньолой[43] сада. Кипарисовая аллея вела к ротонде, где вода из трех расположенных друг над другом бассейнов переливалась в полукруглый резервуар, на конце которого, в искусственном гроте, играл на лютне Орфей. Одна половина сада делилась на квадратные клумбы и склоны, вдоль них стояли большие глиняные урны с лавром и шарообразным самшитом. Другую половину занимал лабиринт, в центре которого высился небольшой круглый храм с пляшущими сатирами на фризах. С обеих сторон лабиринт окружали два потайных садика, где когда-то выращивали лекарственные травы, теперь же они сплошь заросли овсюгом, крапивой и цикутой.

Гостями были старые знакомые: племянник герцога Гонзага, архиепископ Сплитский, кардинал Мантуанский, Толомео Висконти, Лодовико Барберини, Марцио Колонна, герцог Маттеи, кардиналы Монтальто, Корнаро, Манчини, Альдобрандини - еще до начала пира все уже были навеселе, за исключением Пьетро Альдобрандини, ограничившегося чистой водой: его желудок не принимал вина.

Под звуки военных труб внесли первую перемену, состоявшую из протертого рисового супа с телятиной и смазанных желтком голов козлят. За этим последовали шестьдесят цыплят по-каталонски и восемнадцать блюд с фазанами и павлинами, у которых оставили перья на шее и хвосте. Тем временем двое испанских шутов сыпали грубыми шутками, играя на тарелках и стуча в баскский барабан с серебряными бубенцами. Затем подали пиалы с подслащенными сливками и фрукты, после чего пустили по кругу мисочку с благовонной водой для обмывания пальцев, а потом сняли скатерть и поставили на стол марципаны, драже и сахарные конфеты. Вслед за этим обнаженные шлюхи исполнили танец с заколкой и шляпой, изобиловавший похотливыми жестами и непристойной мимикой. Синие шторы трепал бриз, принося садовые запахи и овевая вянущие букеты. Пронзительная, тяжелая музыка заглушала голоса и звон бутылок, в неожиданных паузах бессвязные обрывки фраз отскакивали рикошетом, точно камни. Шлюхи резко вскрикивали, если нечаянно наступали на осколок или если их случайно обрызгивали соусом. Усыпанный крошками стол превратился в усеянный галькой, лужами и обломками песчаный берег после отлива, в заброшенный пляж, где длинными водорослями валялись намокшие перья. Уже пожелтевший свет отделывал светлой каймой силенов и рога изобилия на кубках, подчеркивал вязь на тазиках, очерчивал блюда, проходил золотой нитью по кромке бокалов, внезапно постукивал пальцем по стенкам бутылок, на которых вдруг вспыхивали огненные звезды. Зеленые и синие мухи, словно раздувшиеся от личинок блестящие феи, собирали объедки и затевали потасовки. Когда вино ударяло в голову, гости располагались поудобнее под столом. Пока шлюхи изощрялись в акробатических позах, кардинал Корнаро склонился к соседу: