Хемлок, или Яды - [137]

Пароход - театральное судно, праздничная гондола в парадном убранстве - воплощал фантастические чаяния тех, кто мечтал найти в Азии Эльдорадо и вести недоступный в Европе образ жизни. Новоиспеченные выпускники коллежей и военных академий, порой совершенно необразованные и лишенные всяких достоинств, помимо молодости, отважно поступали на службу в банки, полицию, медсанчасти или на промышленные предприятия. Они полагали, что будущий успех уже записан на небесах, так как принадлежали к народу завоевателей, властителей и господ. Они подчинялись только правительству, обладавшему правом вознаграждать и наказывать магараджей, прибавляя либо вычитая пушечные выстрелы из своих протокольных салютов. Словом, они были сахибами.

В утреннем октябрьском свете показались берега, бирюзовые лагуны с застывшими в тумане кокосовыми пальмами, а затем вдалеке - пепельный Бомбей оттенка запекшейся крови. Все вывалили на палубу. Почти никто не разговаривал. Берег стремительно приближался - кишевший, загадочный, похожий на сцену, где танцевали сумасшедший балет. Нельзя было даже шевельнуться, приходилось ждать, но, разумеется, все тотчас придет в норму в вестибюлях «П.&О.» Маневры казались поначалу нескончаемыми, затем вдруг все ускорилось, и Августу увлек поток высаживавшихся пассажиров. Внезапно она увидела Гэвана Кэхира О’Бирнса. Он был трезвым, без своих грубоватых манер и серьезно посмотрел на Августу.

— Поверьте, какая бы драма ни разыгралась в вашей жизни, главная роль достанется Индии, ну а вы будете всего-навсего статисткой.

Она уставилась на него, не понимая:

— Д-драма?.. Какая еще драма?..

Но он уже спускался по сходням.

Наконец-то Августа прибыла в Индию: самое страшное, что мы всегда получаем то, чего страстно желаем. Толпа понесла Августу вперед, и ее охватила паника при мысли, что она может разминуться с Эдвардом. Едва ступив на индийскую землю, Августа окончательно утратила зародившуюся на корабле уверенность, которую больше уже не обретет никогда.

Августа с трудом узнала Эдварда, так мало похожего на свою фотографию: Августа не успела запомнить его лицо, но успокоилась в его объятьях, хотя руки были неодинаковыми и ассиметричными. Горький аромат гирлянды бархатцев у него на шее уже перемешался со сложными запахами Бомбея.

— Как поездка, Августа?.. Отправиться осенью - и впрямь превосходная мысль... В жаркий сезон, даже на судах «П.&О.», в каютах невозможно спать: стюарды выносят койки на палубу - мужчины у левого борта, женщины у правого, а утром приходится поскорей убираться, пока матросы не пришли драить доски.

Августа решила про себя, что преувеличения - отличительная черта индийских британцев, и в ответ лишь улыбнулась. Она ощутила смутную тревогу и, пока Эдвард улаживал формальности, порадовалась, что рядом есть мужчина, так как внезапно почувствовала усталость и, словно сквозь дымку, смотрела на кипучую аморфную толпу, которая заполняла вестибюль подпрыгивавшими, точно карнавальные маски, лицами с глазами, носами и оскаленными ртами. Шляпы, тропические шлемы, тюрбаны - все это возникало, проносилось мимо, а затем исчезало. Если не считать носильщиков и прислуги, толпа все еще была европейская - с родными голосами и красками.

Эдвард решил переночевать в гостинице, а на следующий день отправиться в Мирут: его bearer[212] уже приказал доставить багаж Августы на вокзал. Сидя в тонге[213], она впервые смогла взглянуть на Индию.

Августа увидела бесформенную архитектурную массу - нечто вроде гигантского нагромождения обломков или неоклассического акрополя, состоявшего из старинных факторий с коринфскими капителями, в которых гнездились летучие мыши. Увидела картонные хибарки, лепившиеся к бокам дворцов с позеленевшими от плесени балясинами. Увидела пышные подъезды, внезапно рушившиеся грудами мусора, где кишели вороны и голые детишки. Увидела изъеденные ржавчиной трубы, сараи-развалюхи, беломраморные клýбы за пальмами, нескончаемые ряды лавок, открывавшихся прямо на улицу и набитых железками, едой, бурдой, тазиками и хлопчатобумажной пряжей, сломанными вещами, орехами бетеля, механическими устройствами, сандалиями из плохо выдубленной козьей шкуры. Увидела будки, где орудовали зубодеры, цирюльники, чистильщики ушей, хироманты, общественные писцы в грязно-белой одежде; увидела беспорядочное скопление хижин и конурок, загороженных огромными объявлениями, покосившимися дощечками с закругленными, словно пряжки, санскритскими буквами. Увидела бамбуковые шесты, откуда свисали красные, синие, розовые и фиолетовые ткани - яркие, словно цветы, посреди этой коричневатой серости. По обоим краям мостовой - узкие сточные канавы, через которые переходили по мосткам, выбираясь на выпуклый тротуар, тянувшийся вдоль фасадов. Улицу запруживали повозки, запряженные зебу, тонги, рикши, бродячие коровы, всадники, тележки, закрытые коляски, странные конусообразные носилки, тачки с громоздившимися на колоссальной высоте грузами, которые тащили склоненные до земли угрюмые тощие фигуры. Самой же земли не было видно - ее скрывала подвижная и словно разжиженная завеса, сквозь которую приходилось пробираться транспорту.