Хелена Рубинштейн. Императрица Красоты - [71]

– На счет Стеллы, разумеется!

В Париже Мадам относилась к Эммануэлю Амейсену как к козлу отпущения. Она обрушивала на несчастного потоки упреков на смеси французского, английского и польского. С членами семьи Хелена почти всегда говорила по-польски. По-французски она разговаривала очень плохо, а вот английским владела довольно сносно. Племянник Эдварда Титуса терпеливо ждал, когда гроза утихнет. Его светлые голубые глаза выражали глубокую печаль, а уста хранили молчание. Потом напор Мадам ослабевал, она переставала скрежетать зубами и метать молнии. На столе появлялся коричневый бумажный пакетик… Она грызла листочек салата, очищала яйцо вкрутую, и только после этого начинался настоящий разговор.

В тот год Гораций доставлял матери много хлопот. Он не хотел сопровождать Мадам во Францию из-за личных проблем. Вскоре после прибытия в Париж Хелена узнала, что ее сын уехал из Нью-Йорка во Францию, но остановился в доме в Грассе. Он любил этот дом, «Белый дом», который попросил построить князь Гуриели. Он находился совсем рядом с Каннами, где после революции поселилось очень много русских эмигрантов. «Белый дом» стоил княгине целое состояние, а князь был там всего лишь раз, зато Гораций приезжал часто. Он любил приглашать туда своих друзей художников, «неудачников», как добродушно говорила его мать. Ему даже удалось убедить ее построить там экспериментальный завод духов, потому что в той местности росли определенные виды цветов, которые невозможно было найти где-либо еще. Но на самом деле этот завод, в основном, обеспечивал работой нуждающихся друзей.

В детстве Гораций довольно редко общался с матерью, которая постоянно была в разъездах. В шестнадцать лет он поступил в Йельский университет, чем мать очень гордилась. Правда, долго он там не продержался и был отчислен. Тогда она послала его в частную школу, чтобы подготовиться к поступлению в Кембридж. Он поступил, но спустя всего несколько месяцев бросил учебу. Гораций решил покорять южные моря, «как Гоген». Потом, повторяя его путь, он вернулся в Соединенные Штаты и поступил в художественную Лигу американских студентов. Но у Горация не было ни таланта художника, ни его силы воли: он довольно быстро бросил и это.

Потом он влюбился в молодую девушку по имени Эвелин Шмитка, приехавшую из Вудстока. Ее отец был мясником, и для Хелены Эвелин навсегда осталась «дочкой мясника». Они тайно поженились в начале тридцатых, пока Мадам была в Европе. «Представляете? Без моего благословения! Единственное, о чем меня поставили в известность, – это о рождении ребенка, девочки, Тоби. Тоби Титус… Вот скажите мне, разве это подходящее имя?»

Рождение через два года после этого мальчика стало поводом к попытке примирения. Но его тоже назвали варварским именем: Барри. Наконец, Хелена даровала им свое прощение и выделила внукам средства, полагая, они войдут в бизнес семьи ей на смену. Но внуки, к тому времени уже повзрослевшие, совершенно не интересовались компанией Рубинштейн. Брак Горация развалился, и он был вынужден снова работать на мать.

Он снова попал в немилость в 1952 году, когда Хелена узнала, что он появился в Грассе. Она так объясняла это Патрику: «У Горация был роман с негритянкой. Когда она узнала, кто я, то пыталась шантажировать его. Поэтому он и сбежал, идиот! Нужно чувствовать ответственность за свои дела, тогда и шантажа не будет. Но Гораций дурень, к тому же мечтатель…»[108]

Патрик наконец понял, почему отношения между матерью и сыном казались ему такими напряженными последнее время!

На самом деле произошло вот что: у «мечтателя» Горация и правда была связь с молодой чернокожей топ-моделью. Ее официальный любовник был гангстером, который, узнав положение в обществе матери Горация, постарался «выпотрошить» ее. Гораций всегда охотно помогал друзьям, у которых случались денежные затруднения, и с удовольствием выставлял напоказ богатство матери. Он любил устраивать обеды в нью-йоркской квартире, куда без его ведома стали проникать сутенеры-доносчики. Они шантажировали его, а потом стали угрожать. Гораций испугался и потерял голову. Он отправил девушку с ее сутенером в Нью-Джерси, но дело уже приняло дурной оборот, вмешалась полиция, и Горацию предъявили обвинение. Он провел ночь за решеткой, но адвокаты Мадам быстро взяли все в свои руки, и дело замяли.

Гораций был больше похож на отца, чем на мать, и решил на некоторое время уехать в Канны и поселиться в Грассе, чтобы заняться там рисованием и литературой.

– Wait and see («Подождите – увидите»)! – говорила Хелена, которая прекрасно знала все слабости сына. Канны, Сан-Тропе и Монте-Карло находились недалеко от «Белого дома», туда легко можно было доплыть на яхте. Эдвард Титус, несмотря на то что ему было уже восемьдесят лет, все еще не простил бывшую жену. Он тоже жил на Юге Франции и с удовольствием поощрял артистические наклонности сына, возможно, еще и потому, что это раздражало Хелену. «Он всегда был подстрекателем», – жаловалась она. Несмотря на это, именно она предложила Эдварду дом в Каньсюр-Мер, в котором он постоянно и жил. Она оправдывала это желанием предоставить ему возможность «заниматься своими литературными делами». В Каньсюр-Мер он жил с молодой красивой женой, о чем Хелена знала.