Хелена Рубинштейн. Императрица Красоты - [61]

проскользнул поближе к княгине и услужливо прошептал ей на ухо, впрочем, не без злорадства:

– Я вижу, вам тоже нравится любимый цвет Элизабет Арден…

– А почему нет? У нее же нет эксклюзивного права на этот цвет.

Желая переменить тему разговора, княгиня обернулась к Эдит Ситуэлл и посмотрела на ее величественный головной убор.

– Ай лайк йор хет, ваша шляпа мне нравится.

Она произнесла английское слово «hat» как «het».

– Это не шляпа, дорогая княгиня, это чепец.

– Красиво, и вам очень идет.

– Это мой любимый цвет… зеленовато-желтый.

На другом конце стола Сальвадор Дали на странной смеси испанского, французского и английского пытался рассказать Осберту Ситуэллу о своих нью-йоркских впечатлениях. А тот, внезапно оторвавшись от креветок, посмотрел на Дали и сказал:

– А это правда, что Андре Бретон[104] прозвал вас Avida Dollars (алчущий долларов)?

Художник немного смутился и пробормотал себе под нос:

– На самом деле это прозвище принесло мне удачу. С тех пор деньги полились рекой. Дурная слава иногда лучше хорошей молвы, в любом случае, лучше, чем безвестность!

– Он прав, – добавила княгиня с полным ртом.

Патрик О’Хиггинс слушал эти словесные поединки как театральное представление, не смея вставить ни слова. В конце обеда Мадам попыталась устроить его в агентство Дэвида Огилви, который ей вежливо отказал. Смущенный и одновременно польщенный, Патрик поднялся, чтобы откланяться. Он поблагодарил ее и сказал, что в журнале все идет хорошо и он не собирается увольняться. Патрик попрощался с Огилви, Гораций коротко кивнул ему на прощание. К его великому удивлению, княгиня проводила его до лифта и неожиданно протянула ему обе руки:

– Не забывайте, что я ваш друг. Будем на связи… Кто знает, что может случиться?

Глава 21. «В золотом аду Хелены Рубинштейн»

О’ Хиггинс возвращался на работу по Парк-авеню в полном смятении чувств. Что за обед! Что за потрясающие люди! Что за странная княгиня!

В то время Мадам было почти восемьдесят лет. И тем не менее эта женщина совершенно не походила на пожилую даму. «Твердый подбородок, бледная матовая кожа, на которой выделялись ярко-красные губы, искусно подрисованные живые и проницательные глаза, которые, казалось, светились во мраке… Ей едва можно было дать и половину ее возраста. Причиной этой вечной молодости были ее жизненная энергия, удивительная способность сосредоточиться и поразительная манера говорить. Ее речь могла нежно журчать, звучать мелодично как музыка, но иногда ее слова жгли, как удары хлыстом. Она могла быть и грозной, и добродушной». Юный Патрик О’Хиггинс был потрясен, очарован и удивлен этой странной женщиной и, конечно, очень впечатлен ее богатством и богемным окружением.

Мадам Рубинштейн оказалась права, и журналу Flair довольно быстро пришел конец. Вскоре после закрытия редакции Хелена позвонила Патрику и пригласила его в кино. Немного удивившись, Патрик согласился и оказался вечером на четырнадцатом этаже на 65-й авеню – вместе с княгиней они собирались смотреть «Бен Гура». В мраморном зале они были одни. Она показала ему два стула в уголке зала.

– Садитесь здесь. Я принесу что-нибудь выпить, и мы немного поболтаем.

Через несколько минут она вернулась с двумя стаканами и ведерком со льдом в одной руке и бутылкой скотча – в другой. Она села и, по обыкновению, положила ноги на удобную скамеечку.

– Приготовьте нам выпить, это мужское дело, – сказала она, протягивая ему стаканы.

Хелена не спускала с него глаз, пока он делал вид, что любуется видом из окна на Парк-авеню. Беседа, которая затем последовала, полностью изменила его жизнь[105].

– А теперь скажите мне, чего вы хотите на самом деле? Чем вы хотите заниматься в жизни?

Молодой человек только бессильно развел руками, ошарашенный вопросом.

– Хорошо, позвольте мне объяснить. Вы производите впечатление плейбоя. Вам нужна стабильность и некоторое руководство. Вы должны стать более амбициозным. Вы соблазнительны, честны, вы оригинально мыслите и хорошо воспитаны. А у меня слишком много дел, и моя ноша слишком тяжела. Вокруг меня много людей, но рассчитывать на них я не могу. Конечно, у меня есть семья. Но мои близкие, в основном, хотят просто наслаждаться жизнью. Люди, много людей… А на самом деле я одна в ответе за все. За все! В Нью-Йорке легче, но в Европе… вы просто не можете себе представить! Везде сплошные интриги и скука. Я вас уверяю, когда-нибудь это меня убьет.

Молодой человек не знал, что и думать. «Она била себя в грудь так, что жемчужные нити у нее на шее глухо ударялись друг о друга. Она воздевала руки, закатывала глаза, хлопала меня по колену и грозила пальцем в сторону воображаемых врагов. Я с трудом сохранял серьезный вид. Это странное маленькое создание казалось воплощением классической еврейской мамы со всеми ее страхами, волнением и гневом».

– Говорю вам: вы можете быть нам очень полезны… очень полезны мне! Вы можете заниматься настоящей работой, сделать карьеру, построить свое будущее. С нами… со мной!

Сила, исходящая от этой женщины, одновременно властной и по-матерински заботливой, ошеломляла. Патрик судорожно вздохнул, ему захотелось выпить еще и выйти на улицу подышать воздухом… а, попросту говоря, сбежать. Хелена заметила это и сразу же отпустила его.