Хазарский пленник - [161]
— Ну что, красавицы, пойдём, что ли? — спросил он и проклял собственные уши, подозревая, что они снова наливаются маковым цветом. — Кто у вас коваль? Надо стремя приладить. Что не понимаете? Коваль? Ну, это мастер по металлу. Кто коня куёт? Монисты и украшения ладит?
Девушки весело переглядывались и ничего не отвечали. Да, непросто стать толмачом. А ведь надо.
Тёмка достал походный нож и присел. Скоро начертил молот, наковальню и, привстав, показал, как кузнец плющит поковку.
Девки засмеялись, но поняли. Ухватили его за руку, повели куда-то и принялись втолковывать своё. А что, разве разберёшь? Да ему и не важно. Приятно было просто идти с ними, чувствуя горячие руки и скорые пальцы красавиц, примечая, что он им действительно интересен, что именно он сейчас важен, может, даже важнее князя и Августа.
А день уже завершался, и солнце, скрытое склоном дальней возвышенности, озаряло тихие облака неподобающе яркими цветами, никакое золото не могло сравниться с этим блеском, и Тёмка даже замер, заворожённо глядя на закатное чудо. Девицы остановились и удивлённо вскинули брови.
— Краса! — сказал Тёмка и повёл рукой, пытаясь обнять небосвод. — Понимаете? Краса! Вы тоже — красавицы! А красный цвет вот он. Это красное!
Кажется, его поняли. И он поверил, что сумеет растолковать смуглянкам о князе и о невесте. Только разве это сейчас важно? Он жив, молод, и впереди столько всего... а ведь несколько дней назад не верил, что уцелеет. Мечтал о мести Горбаню. О том и молил неведомого бога перед смертью, бога, которому люди никак не найдут имени.
Но бог услышал.
Наверное, он всё же есть.
Иначе кто создал эту невиданную, неописуемую красоту и этот завораживающий блеск выгоревших волосинок на руках его смешливых проводниц? А может, это не важно? Как не важно само имя бога, достаточно того, что он есть? Достаточно того, что изредка справедливость торжествует, а злодейство карается. И в этом мире всё ещё хочется жить! Даже ему, подранку с перебитой лапой.
Эпилог
Принцесса Анна не притронулась к еде. Всем телом, не только холодностью лица, она выражала негодование и презрение. Делила хлеб с императорами, но не признавала за ними права губить её жизнь. А как иначе назвать придуманное братьями сватовство?
— Вы послали людей в Киев, даже не спросив меня? — наконец высказала возмущение порфирородная принцесса.
Пригубив прохладного вина, разбавленного водой и подслащённого в меру, как она любила, принцесса глянула в упор на Василия. Он всё решает, Константин мягче, да и не принимает дел империи близко к сердцу. Ему важней собственное благополучие, пирушки с друзьями, распутные женщины.
Стояла прекрасная погода, столешница мягко отражала солнечный свет и, казалось, сама излучала жар. Может, потому даже прохладное вино кажется тёплым, безвкусным?
Тонкие рукава шёлкового хитона так и горели в лучах прорвавшихся лучей, кольца и камни сверкали, но ничто не радовало Анну. Ни тёплое утро, ни изысканная еда, ни мягкость братьев.
— Послали, — не стал отпираться Василий. — Не злись. У нас нет выбора. Варда Фока объявил себя императором. Армия за ним. Флот колеблется. Но скорей всего, примкнёт к войску. И что прикажешь делать? Смириться? Вместо Цимисхия посадим Фоку? Так и будем менять претендентов, оставаясь прислугой стратигов?
— Не забивай мне голову заумной чепухой, — ответила Анна. — Безвыходных ситуаций не существует. Отдавать сестру на поругание... этому нет оправданий. Северный варвар станет моим мужем? Это счастье? Это спасение? Вы покупаете своё спокойствие? Цена — моя судьба?
Константин взмахнул руками, поперхнулся и едва не выплеснул вино на скатерть. Что-то показалось ему глупым до абсурда.
— Покупаем? Да ты хоть представляешь себе, что происходит? Нет, ты слушаешь служанок, собираешь сплетни, а подумать не пыталась! Василий прав, нет выхода. Придёт Варда Фока, и что? Кто спросит твоё мнение? Выдаст за любого араба, за печенега или болгарина. Что ты выгадаешь? Кому пожалуешься? Василий вон даже к Феофании ездил, придумал...
— Помолчи! — прервал брата Василий. — Ты что-то разошёлся. Прикуси язык.
Он отодвинул тарелку с любимой фасолью, вздохнул и невесело улыбнулся Анне:
— Да, мы отдаём тебя Владимиру. Но не по легкомыслию. Нет. Ты покинешь родину на время, но сможешь вернуться владычицей огромной державы. Всего несколько лет в чужом краю, и в твоих руках окажется невиданная власть. Русь — исполин. Она будет расти ещё долго, в то время как нас грызут со всех сторон. Так спаси нас. Спаси Византию. Стань серьёзной, достойной порфиры. Упрекать других легко, а изменить наш поганый мир — отнюдь не просто.
Он замолк, понимая, как вычурно и нелепо звучат призывы.
— Вот как вы заговорили. Спаси. Нашли агнца на заклание. А сами? Что вы теряете? Останетесь в Константинополе, в уюте дворца... почему одна я должна отдуваться?
— Да господь с тобой, — вспыхнул Константин. — Сиди здесь. Жди Фоку. Раз тебе так важна справедливость. Много ты знаешь про наши жертвы... вон Василий...
— Ну, хватит. Что ты её уговариваешь? Она же думает, что сражения это нечто вроде потешной охоты с гончими, с егерями и обозом прислуги. При Хрисополе я погубил лучшего коня, едва не получил стрелу в спину и дважды терял оруженосцев. Забыла моих воинов, с которыми ты так нежно перемигивалась? Мы похоронили более трёх тысяч солдат. И что? Фока оправился от поражения. Вскоре будет здесь. Думаешь, он пощадит меня? Брата? Или будет целовать твои ножки?
