Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата - [4]
Богатство тоже обеспечивает нам доступ в сообщества, которые будут продолжать жить: в элитарные клубы сильных мира сего. Здесь есть даже бонус: мы можем передать кусочек себя – свои бабки – следующему поколению.
Однако caveat emptor! (Или, если вы родом не из Древнего Рима: «Пусть покупатель будет бдителен!»)
Когда Боб понял, что после кончины больного отца станет наследником состояния, он решил найти женщину, которая разделила бы с ним это счастье. И вот однажды вечером отправился в бар для одиноких людей, желающих с кем-нибудь познакомиться, где заметил самую красивую женщину, которую когда-либо видел.
От ее красоты у Боба перехватило дыхание.
– Может быть, я выгляжу как обыкновенный парень, – сказал он, подойдя к ней, – но через неделю или две умрет мой отец, и я унаследую 20 миллионов долларов.
На женщину это произвело сильное впечатление, и в тот же вечер она отправилась к нему домой. А через три дня стала его мачехой.
«Больше денег надо было транжирить».
Маршрут в вечность с помощью баксов предлагает и другой способ имитации бессмертия: поддерживать какой-нибудь нетленный социальный институт в надежде, что ваше имя будет упомянуто на фасаде его здания или отказаться от промежуточного звена и просто воздвигнуть памятник самому себе.
Однако перед тем как вы придете к выводу, что обет бедности (или, по крайней мере, средненькая зарплата) позволит вам выкрутиться, подумайте еще раз, советует Беккер. Возможно, вы прилагаете усилия, чтобы достичь какой-то земной цели, которая убаюкивает вас верой в то, что вы тут навсегда. Вы можете говорить, что стараетесь «быть знающим», или «быть праведным», или «задавать стиль» – это не имеет значения. Вы все так же попадаетесь на крючок Большой Иллюзии, полагая, что перехитрили Костлявую, разыгрывая роль, которая выходит за пределы вашей ничтожной и робкой личности и делает вас «больше, чем жизнь»… и смерть.
По Беккеру, мы поддерживаем эти разнообразные иллюзии просто в силу нашей цивилизованности. Фактически каждая цивилизация создает собственную систему представлений о бессмертии. По существу, эти системы представляют собой базовую функцию культуры. Без них мы все рехнулись бы от страха смерти и не смогли бы сохранить нашу цивилизацию. Мы бы вернулись к закону джунглей. Отрицание смерти – это стратегия выживания цивилизации!
Иллюзию поддерживать легче, если вы разделяете ее с другими представителями своей культуры, а еще лучше – со своими домочадцами. Возьмем общую иллюзию Клары и ее мужа.
Клара пошла на прием к психиатру и сказала:
– Доктор, надо что-то делать с моим мужем, он думает, будто он – холодильник!
– Я бы не стал особенно тревожиться, – отвечал врач. – Многие страдают такими безобидными бредовыми идеями. Это пройдет.
– Вы не понимаете, – настаивала Клара. – Он спит с открытым ртом, и лампочка, которая у него внутри, не дает мне заснуть.
К сожалению, системы бессмертия вынуждают нас вести себя плохо. Если мы идентифицируем себя с одной из таких систем представлений и наделяем ее смыслом, мы оказываемся перед неприятной проблемой: вступаем в конфликт с представителями других систем. Подобное часто наблюдается в столкновении мировых религий, и это составляет главную трудность: все представления о бессмертии не могут быть истинными, поэтому взгляды других должны быть ошибочными.
Но и на этот случай цивилизация обеспечивает нам средство: убивать ублюдков! Будучи мертвыми, они не представляют угрозы нашему чувству бессмертия. И знаете, это работает!
Сколько чернил пролито по поводу крови, пролитой во имя тех или иных религиозных доктрин и их специфических представлений о вечности. Книга Кристофера Хитченса «Бог – не любовь: как религия все отравляет»[3], библия неоатеистического движения, содержит полный реестр преступлений против человечности, совершенных под знаменем превосходства собственной религии. У известного юмориста-сюрреалиста Эмо Филипса есть анекдот, который хорошо обобщает ситуацию.
«Ты выбрал неправильную религию – и точка. Я не собираюсь обсуждать это».
Однажды я шел по мосту и увидел мужчину, стоящего на краю и собирающегося утопиться. Я подбежал к нему и сказал:
– Остановитесь! Не делайте этого!
– Почему? – спросил он.
– Ну, существует столько вещей, ради которых стоит жить!
– Например?
– Ну… вы веруете в Бога?
Он ответил положительно.
– И я! – сказал я. – Видите? У нас много общего, поговорим об этом. Вы христианин или буддист?
– Христианин.
– И я тоже. Католик или протестант?
– Протестант.
– И я тоже! Вы член Епископальной церкви или баптист?
– Баптист.
– Вот и я тоже! Вы член Баптистской церкви Бога или Баптистской церкви Господа?
– Баптистской церкви Бога.
– И я тоже! Традиционной Баптистской церкви Бога или реформатской Баптистской церкви Бога?
– Реформатской.
– И я тоже! Вы член реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1879 году, или реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1915-м?
– Я прихожанин реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1915-м! – сказал он.
– Умри же, мерзкий еретик, – сказал я и столкнул его в воду.
У Филипса[4] есть более короткая версия (для тех, кто экономит время):
