Хасинто. Книга 1 - [63]

Самого дома Хасинто не увидел, пока не догадался обернуться. Окна и двери, ведущие в него, находились за спиной: войти можно было только с этой стороны. То-то он удивлялся, что снаружи глухие стены. Даже решил, будто мавр предпочитает свет ламп и свечей свету дня. Теперь-то ясно: длинный коридор — это всего лишь арочный туннель, делящий жилье на две части и выходящий на подворье.

Похожие дома были в Толедо, но те остались от сарацинов. Здесь же, на севере страны, такой смотрелся странно. Не иначе, ибн Якуб сам его построил: христиане строят иначе.

— Вы сами построили дом?

— Не совсем. Его даровал дон Иньиго. Я говорил ему: моей жене нельзя быть в замке, среди мужчин. Сеньор оказался милостив и понял мои слова. Хотя, признаюсь, сначала я не слишком на это надеялся… — Он посмотрел вниз, потом нагнулся, и Хасинто заметил кота — тот с таким усердием терся о ноги лекаря, будто собирался сбросить шкуру. Ибн Якуб заулыбался, приласкал его, а выпрямившись, снова посмотрел на Хасинто. — До меня в доме жили некоторые из стражников, но сеньор переселил их в другой. Потом позволил мне кое-что здесь перестроить. Конечно, в одиночку я бы не справился, но господин отправил на помощь своих рабов… вернее, крестьян. Мы заложили окна с той стороны, с этой же сделали дополнительную дверь. Сложнее всего было разбить дом на две части. Пришлось сначала разобрать часть стены, а потом… — ибн Якуб осекся. Похоже, заметил скуку на лице Хасинто. — Ладно, вам вряд ли интересно об этом слушать. Я только добавлю: вам повезло с сеньором, юный идальго. Он благородный и мудрый.

— Благородный, да. А мудрый почему? Ну, то есть мудрый, понятно. Просто… — он замялся и умолк.

Все-таки выселять христиан из дома ради неверного ничуть не мудро!

— Ну как же… — Ибн Якуб отошел, оторвал лист яблони и, растерев в пальцах, выбросил. — Он сделал врага почти союзником. Даже если милостью Всевышнего я вернусь на родину, даже если буду сражаться против воинов Леона-Кастильи — на Иньиго Рамиреса никогда не подниму руку. Да и здесь, сейчас… Если бы он обращался со мной, как с пленником и рабом, я бы скрыл изрядную долю своих знаний. Однако амир не делал различий между мною и своими подданными. И я благодарен, что он не заставил меня предать веру. Хотя мог. В этих краях многих чужеземцев крестят насильно.

И правильно делают! — хотел воскликнуть Хасинто, но вовремя прикусил язык. Незачем ссориться с мавром. Сеньор его ценит, да и ему лекарь помог, когда рука болела.

— Понятно.

На самом деле, ничего не понятно! Да, Иньиго Рамирес заполучил хорошего врачевателя. Но стоит ли это души и посмертия? Ведь сеньору придется отвечать перед Божьим судом за то, что пригрел язычника.

Ибн Якуб махнул рукой, подзывая Хасинто, и двинулся к дому.

— Добро пожаловать.

Он распахнул правую от прохода дверь. Значит, левая вела к его жене. Постарался лекарь: такой маленький дом все же разделил на две части, как у них, у сарацинов, положено.

Комната ибн Якуба выглядела странно: здесь не было ни стола, ни скамеек, ни табуретов. На полках возле стены лежали книги: свитки и кодексы. Почитать бы! Но просить у мавра стеснительно, к тому же многие из них, если не все, наверняка написаны по-сарацински.

На толстом сером сукне, застилающем пол, были разбросаны подушки и торчали несколько цветастых валиков. Ибн Якуб опустился на один из них, а второй придвинул к себе и, кивнув на него, сказал:

— Садитесь.

Хасинто послушался.

— Ну, что с вами приключилось, юный идальго? В чем хворь?

— Ни в чем. Я бы не стал вас беспокоить, но дон Иньиго велел.

— Разве просто так ему показалось, что вы захворали?

— Нет… Наверное, нет. Он потрогал мой лоб, сказал, что горячий.

Ну не рассказывать же мавру, как дурно Хасинто сражался и как опозорился!

— Ясно… — протянул врачеватель и приложил ладонь к его лбу.

Противно! А ведь когда прикасался сеньор, было даже приятно.

Дерьмо! Он опять не о том думает!

Ибн Якуб припал ухом к его груди, замер, потом отстранился и велел открыть рот. Заглянул в него и пробормотал:

— Да вроде вы в порядке… Может, просто солнце голову напекло?

— Да, наверняка! — ухватился Хасинто за объяснение. — Оно же пылает, как в полдень в середине лета!

Лекарь прикусил нижнюю губу и задумался. Потом покачал головой.

— Нет. Только из-за этого сеньор не отправил бы вас ко мне. Признайтесь, в чем недуг? Прошу, не утаивайте. Иначе придется спрашивать у дона Иньиго, но… зачем его беспокоить лишний раз?

Хитрющий мавр! Нашел способ выведать правду! Точнее, полуправду. Ведь даже сеньор не догадывался, что случилось с Хасинто, почему сегодня он показал себя никчемным слабаком. Впрочем, лекарю и полуправду знать незачем. Надо что-то придумать…

— Я не утаиваю. Нет хвори. Просто дурной сон приснился. Кошмар. Такой страшный, что и с утра не давал покоя. Я вспоминал его, и сразу бросало то в дрожь, то в холод.

А ведь он даже не соврал!

— Что же вам снилось?

Теперь соврет. Придумать бы, что врать и как. Отмалчиваться опасно: вдруг лекарь и правда полюбопытствует у сеньора.

— Мне снилось… Сложно рассказать… такой ужас. Была война… Только не с людьми, а с этими… с чудищами. Да. Демоны и чудовища полезли из преисподней! Как муравьи из муравейника. Не было им числа! Потом огонь из земли вырвался! Такой яростный, могучий, что… Что колодцы высохли, а вода в реках и озерах запылала подобно трухе. А потом… потом… Но я забыл сказать: людей и коней пламя не убивало, но жгло. Жгло так сильно, что смерть казалась милосерднее. Я видел… мои руки обгорели, почернели — и все равно сжимали раскаленный меч. Я пытался сдержать крик, но все равно кричал — и вокруг меня тоже кричали: воины и крестьяне, женщины и дети. А демоны… Их становилось больше и больше. Одни походили на восставшие трупы. Воняли сильнее, чем гарь, кровь, обугленная кожа. Другие демоны были огненными. Стоило коснуться их шкур оружием, и оно плавилось, а древки стрел и копий вспыхивали, как щепки. Еще встречались чудища, которые были темнее тьмы. Только глаза алели. Эти — черные, бесплотные — поглощали людей в себя. А другие рвали женщин на части и пожирали детей. Пасти, клыки, когти… Они мелькали быстро-быстро — только успевай уворачиваться! Хуже всего, что я знал: мы — последние защитники. Если падем, весь мир окажется во власти дьявольских отродий. Только мы могли им противостоять! И не могли… Так много их было! Легионы!