Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса - [4]
Светало с изумительной быстротою. Сизый туман, поднимавшийся с лугов, наливался малиновым заревом восходящего солнца. С высокого крыльца Харита оглянулась на Волгу. Отсюда ее можно было угадать только по сиреневой гуще тумана, вползавшего на поля. В тумане взвыл короткий свисток парохода. Харита вздохнула с тоскою.
— Ну, по-ойдем, — взмахнула она хворостиной, и сошла с крыльца.
Корова лениво ткнулась рогами в калитку. С улицы кто-то постучал железным кольцом. Девочка крикнула:
— Алешка, ты? Иду уж!
Она отворила калитку и выгнала корову. Алешка стоял за воротами. Стеганая курточка была надета на нем плотно и застегнута на все пуговицы. Баранья шапчонка колпачком была надвинута на глаза. Коричневое от загара и веснушек лицо его, с облупившимся от купанья и ветра носом, было угрюмо. Он согнал Хариткину корову и сказал:
— Ступай, спи, если хочешь. Я сгоню!
— Нет, я с тобой, — Харита потянула брата за рукав, — ты что какой?
— Ничего!
— А я ночью чорта видела.
— Он у нас был. Невидаль какая!
— Врешь?!
— Чего врать? Мне говорили. Подошел, говорят, к окну, постучал и погрозил. Хозяин меня выгнал ночью. Или, говорит, крест надевай, или, говорит, ступай на все четыре стороны! Нам, говорит, такого не нужно.
Глаза Хариты стали круглы от ужаса и изумления.
Она прошептала чуть слышно:
— Ты бы крест надел, Алешка! Куда же ты пойдешь?
— Пойду я в раскопки, вот на Увек, там жить буду, а креста не надену. И чорта никакого нет. Врут они!
— Да я же сама видела!
— Во сне, чай! Когда все про чорта только и говорят — везде, его увидишь! Я не верю!
Харита закусила губы, пошла молча, приглядываясь к пыли. Алешка помахивал хворостинкой, пугая коров. Впереди щелкал пастуший бич, в облаке пыли шло навстречу коровье стадо. Харита вцепилась в рукав брата и потянула его к земле:
— На, гляди! Это что такое?
В пыли, не тронутой за ночь и выглаженной ночною росою, были видны ясно таинственные следы круглых, твердых, как палки, копытец.
— Это чортовы копыта, я сама видела!
Алешка посмотрел на следы, прошел по ним и свистнул насмешливо. Корова пошла в сторону. Он метнулся за нею, погнал к стаду рысью. Харита, запыхавшись, догнала его:
— Ну, что?
— А ничего, теперь я все знаю!
— Поверил?
— Поверил! Собраться бы ребятам, поймать этого чорта, да наломать ему бока. Знаю я, чьи это штуки!
Пастух принял корову от ребят, корова исчезла в стаде, катившемся по улице, как вырастающий снежный ком. Алешка проводил завистливыми глазами подпаска, хвастливо хлопавшего бичом.
— Да разве с нашими ребятами сговоришься? Ну их к шуту, уйду я на Увек, буду там вещишки собирать, искать. Наищу на тысячу рублей, продам. Приду назад, избу поставлю, хозяйство заведу — попробуй-ка мне тогда кто-нибудь указывать!
— А чего есть будешь?
— Чего? — дразнясь, спросил Алешка, — а вот сейчас пойду шкуру продам. Вчера тархан приехал, кожи покупает! Я его сведу в овраг, где позавчерась дохлого коршуновского бычка бросили, — обдерем. За шкуру он мне полтинник даст, а я на него хлеба куплю и уйду!
Харита посмотрела на брата с негодованием:
— Задерет тебя чорт, как волк корову, что ты без креста!
Алешка засмеялся.
— Ничего ты, Харитка, не знаешь, а говоришь. Что с тобой спорить! Прощай уж лучше!
— Прощай! — обиженно буркнула Харита, отвернулась и пошла домой, не оглядываясь.
Алешка посмотрел ей вслед; покачивая головой, махнул рукою и пошел разыскивать тархана.
Промытый ночною росою и туманом воздух в то утро был свеж и прозрачен; в нем весеннее солнце горело по-летнему, знойно и ярко. Вечная волжская муть просвежела; зеленые леса правого берега стали видными; песчаные отмели горели золотом.
Хозяйка металась по избе, по двору, кричала на Хариту:
— Затапливай печку! Лучины нащепи! Да возьми Петьку на руки—слышишь, орет! Займи Соньку чем-нибудь, что она за подол мой цепляется, покоя нет! Какая ты нянька? Дармоедка! Косы тебе выдрать надо!
Харита бежала за дровами, Сонька цеплялась за нее. Харита совала соску в Петькин рот и на ходу говорила, как большая:
— Меси тесто, затоплять сейчас буду!
Только что хозяйка вывалила на стол из кадки груду теста, как воздух налился гулом тревожного набата. Захлебывающийся от быстроты ударов церковный колокол завыл над селом с неуемной тоскою. Харита замерла. Сонька расплакалась. Хозяйка с вымазанными тестом руками, голыми по локоть, выбежала на улицу.
На улицу из изб выскакивали бабы и мужики, в избах ревели брошенные ребята, собаки выносились из подворотен с воем и лаем; куры кудахтали, как сумасшедшие. Над деревней поднялся шум, стон, говор и крики:
— Почему набат?
— Где горит? Что горит?
— Не видно ничего, где пожар?
Мужики озирались испуганно. Над избами крутились голубые дымочки затопленных печей, пожара не было. Тогда от церкви пробежал по улице длинный парень, размахивая руками. Он кричал на ходу:
— В церковь, ребята! В церковь батюшка всех сзывает — чорт ночью ходил по деревне! Батюшка слово хочет народу сказать!
Мужики ругались ему вслед. Хозяйка вернулась в избу, вытерла руки, накинула платок:
— Харитка, меси тесто, я пойду к церкви! Слышь, как звонят!
Харита покраснела от зависти. Она толкала дрова в печь, оглядываясь на тесто. Петька сосал резиновую соску на полу. Сонька лезла на шесток и просила дать ей спички. Маленькая Харитина голова кружилась от беготни, коротенькие косички прыгали на затылке. Хозяйка покрывала платок, кружась перед крошечным зеркальцем.
