Харам Бурум - [61]

Убедившись, что на станции тихо и поблизости никого нет, Носов пустил в ход нож и всего через несколько минут уже аккуратно отодвинул решетку и высунул голову в станционный зал.

Клетки, клетки, клетки… Лампы-груши, горевшие в половину накала.

Вездеход выбрался из шахты целиком и вернул решетку на место. Узники спали. Охранников поблизости не было – скорее всего, они кучковались в торце станционного зала, там, где свет был ярче.

Носов наугад выбрал одну из клеток и подкрался к ней. Клетка была большой, но обитал в ней всего один узник. Парень лет двадцати, свернувшись калачиком и подложив под щеку ладони, спал в углу клетки.

– Эй, – позвал Вездеход. – Просыпайся!

Просьбу пришлось повторить несколько раз, прежде чем узник пошевелился и открыл глаза.

– Гриша?! – Парень сел и уставился на карлика расширенными от удивления глазами. – Ты… Почему так одет?

– Тихо. Не Гриша я. Брат-близнец.

– Ага. Близнец. Понимаю.

– Молодец. Быстро вкуриваешь. Где мне найти брата?

– Найти. Ага. Я покажу. – Узник встал, приблизился к решетке и жестом поманил Носова. – Найти Гришу. Раз плюнуть. Сейчас. Я тебе расскажу.

Вездеход сделал шаг навстречу парню, а тот вдруг просунул руки через прутья и впился пальцами карлику в плечи.

– Тревога!!! Диверсант!!! Охрана, сюда!!!

Капризная подружка фортуна, долгое время бывшая верной спутницей Вездехода, на этот раз изменила ему. Носову довелось встретиться с тем самым парнем, которого накануне до смерти запугал ЧК.

Карлик попытался вывернуться, но предатель держал его крепко. Тогда Вездеход прекратил сопротивляться, вытащил из рукава иглу и воткнул ее в руку узника. Пальцы того разжались. Носов отпрыгнул от клетки, собирался осмотреться, чтобы найти укрытие, но тут ему в подбородок врезался чей-то сапог. Карлик рухнул на спину. Новый удар расплющил Вездеходу губы. Рот наполнился горячей, соленой кровью.

– Попался, сука! Вот крысеныш!

– Вишь, как извивается, гад! Наручники на него! Ай…

– Что с тобой?

Только Вездеход, успевший пустить в ход свою вторую и последнюю иглу, знал ответ на этот вопрос.

Глава 18 Дефибрилляция

Форму гауптштурмфюрера СС Чеслав раздобыл в Четвертом рейхе. Там любили стряпать подобные сувенирчики. Точную копию Железного Креста первой степени тоже сварганили где-то на «Чеховской».

Само собой, никто из фашистов и понятия не имел, кому предназначаются форма и регалии, все делалось через третьих лиц. Никто не должен был знать, что ортодоксальный коммунист Чеслав Корбут иногда любит делаться похожим на знаменитого доктора Менгеле, портрет которого всегда хранил в ящике письменного стола.

Сам ЧК оправдывал свои фетишистские игры тем, что преклоняется не перед эсэсовцем, а перед собратом по профессии – доктором, хирургом, смелым экспериментатором, несправедливо обвиненном во всех смертных грехах. Почему все забыли о том, что тот, кого назвали Ангелом Смерти, попал в Аушвиц потому, что не мог вернуться на фронт из-за ранения, а свой Крест получил не за эксперименты над людьми, а за спасение этих самых людей из горящего танка в бою под Смоленском?

История – несправедливая сварливая тетка, которая без разбору навешивает ярлыки на незаурядных личностей, делая из гениев злодеев, а из величайших ученых гнусных садистов.

Чеслав застегнул верхнюю пуговицу кителя, посмотрел на себя в зеркало и решил, что оно слишком маленькое. Коменданту очень хотелось видеть себя в полный рост.

Вернувшись за стол, Корбут принялся перечитывать биографию своего кумира, уже испещренную пометками, сделанными красным карандашом.

ЧК в который раз поражался тому, насколько схожи его идеи с желаниями и устремлениями Йозефа Менгеле. Тот тоже интересовался физиологическими аномалиями и испытывая особую нежность к карликам.

– Овиц[12], – произнес Чеслав вслух. – Их фамилия была Овиц…

У него был свой карлик и даже парочка цыган. А карлики-близнецы, это… Комендант даже причмокнул от удовольствия. Хрустальная мечта. Гриша и его братец Вездеход стали бы идеальным материалом для эксперимента. У Менгеле ничего не вышло из-за того, что сшитые им близнецы умерли из-за заражения крови. Но сейчас ведь не сороковые годы прошлого столетия, а две тысячи тридцать третий год. Медицина шагнула далеко вперед. Может быть, он, Чеслав Корбут, и станет тем, кому удастся создать сиамских близнецов из двух отдельных особей? Что с того, что этот опыт не носит прикладного характера и в отличие от экспериментов отца не нацелен на удовлетворение ближайших нужд компартии?

Наука не знает границ, не имеет партийной принадлежности. Она не подвластна разным там полуграмотным Москвиным. Ее истинные адепты – пытливые умы, обгоняющее свое время, смелой рукой срывающие полог тайны с будущего!

Чеслав вскочил со стула, подошел к отдельному столу, отбросил белую салфетку и принялся перебирать свой хирургический инструментарий. Подражая Менгеле, он насвистывал какой-то опереточный мотив.

Сегодня будет принесена жертва идолу. Сегодня операционный стол превратится в алтарь, на котором… Кого он принесет в жертву науке?

Чеслав положил скальпель на стол. Черт! Что за шум? Они когда-нибудь успокоятся? Они когда-нибудь сделают что-то путное без его участия?!