Харам Бурум - [40]

– Кто это?

– Животное, – удивился Корбут. – Моя ласка. Мутант.

– Ласка, – пробормотал Четверка почти с нежностью. – Ласка…

– Тебе-то что за дело? – произнес комендант с отчетливыми нотками ревности в голосе. – Заткнись!

Четверка еще раз посмотрел на Шестеру, сложил руки на груди и отвернулся.

Носова привели к ЧК с цепями на ногах и наручниками на запястьях. Странно и даже смешно выглядела эта масса железа на человеке, чей рост не превышал метр тридцать, и все же в Берилаге было именно так заведено – карлик принадлежал к числу тех, на кого «перековка» не действовала и менять правила из-за комплекции Григория Чеслав не собирался.

Комендант не сразу удосужился удостоить узника взглядом. Он сосредоточенно возился с трубками, шлагами и переходниками, пристраивая их к паяльной лампе. Когда систему удалось собрать, ЧК чиркнул спичкой и принялся рассматривать острый и тонкий язычок пламени на конце горелки.

– Понимаешь, Гриша. Вся фишка в том, что язык пламени должен быть тонким как жало. Ведь предназначается он для точных, деликатных работ.

При виде карлика ласка, прятавшаяся под столом, выбралась из своего укрытия, подбежала к Носову и принялась тереться об опутанные цепями ноги. Чеслав положил горелку на специальную подставку, злобно сверкнул глазами.

– Шестера, место!

Ласка с крайней неохотой забралась под стол, а Корбут поднес к лицу Григория найденную бумажку.

– Твоих рук дело?

– О чем вы, господин комендант? Я в первый раз вижу…

– Товарищ, Гриша. Товарищ я тебе. И по-товарищески советую рассказать о том, кто из наших охранников помогает вашему Сопротивлению. Даю слово коммуниста, что никто ничего не узнает, а с тебя снимут цепи.

– Я с удовольствием все рассказал бы. Цепи… Признаться, мне самому они порядком надоели. Но… Как я уже сказал, эти каракули вижу впервые.

– Еще бы, строптивый карлик! – Чеслав несколько раз качнул поршень насоса паяльной лампы. – Не ожидал услышать от тебя ничего другого!

Комендант снял с подставки горелку, приблизился к Носову, схватил карлика рукой за шею и придвинул голову Гриши вплотную к синему и острому, как игла, язычку огня.

– Видно, два глаза для тебя – роскошь. Будешь щеголять с одним.

Носов не пытался отодвинуться. Единственным, что выдавало его волнение, было лицо: и без того бледное, оно приобрело оттенок мела.

ЧК понял, что ничего не добьется таким способом, и убрал горелку.

– Пока не стану портить товар. М-да, товарищ Носов, вы – товар. Партии срочно потребовался твой брат, Гриша. Вездеходу придется поработать на нас. А если рыпнется, то получит тебя по частям. Я лично буду отправлять посылки с твоими мощами на «Боровицкую». Так и напиши об этом братцу. А о том, как ты ухитряешься отправлять свои малявы, мы поговорим позже. Очисти помещение, урод! Пошел вон!

Карлик вышел за дверь. Стало слышно, как гремят его цепи и ругаются конвоиры.

Чеслав потушил горелку. Взял со стола пробирку с ярлычком «четыре» и посмотрел прозрачную жидкость на свет.

– И все-таки ты – гений, дорогой папаша. А если точнее – гениальный безумец. В любом случае, профессор, гореть вам в аду. А кому не гореть, скажите на милость? Среди моих знакомых таких нет. Слишком уж много наворотили дел. Чересчур крутую заварили кашу борцы за светлые идеалы марксизма-ленинизма, москвинизма. Что ж… Если Четверка не подохнет к утру, будем считать, что эксперимент удался.

Часть вторая Берилаг

Глава 11 Иерихонская труба

Биполярное расстройство личности… Эти слова Вездеход когда-то услышал от Феррума. Тот даже объяснил, что это такое, но карлик ни фигушки не понял. А вот сейчас, в каморке, где ставил свои опыты Феррум, Вездеходу казалось, что подобный кавардак из приборов, колб, пробирок, книг и бумаг на огромном, занимавшем большую часть помещения, столе свидетельствовал о биполярном расстройстве личности у самого хозяина каморки.

На «Автозаводской» Носова встретили с распростертыми объятиями. Узнав о появлении карлика, сам комендант станции комиссар Русаков пригласил его на кружку первача. Николай принял приглашение и с наслаждением отдохнул в компании людей с разным цветом кожи, объединенных общей мечтой о справедливости, которая не носит избирательный характер.

Среди них он чувствовал себя своим, мог говорить о том, что думал, спорить с собеседниками или разделять их взгляды. В этом кругу единомышленников не было провокаторов, наушников и шпионов, не в чести были недомолвки и лживые пропагандистские лозунги.

На другой день Вездеход гулял по станционному залу Города Мастеров, находя общие темы для бесед со старыми знакомыми. Здесь, среди умельцев, зарабатывающих на хлеб насущный своими руками, и был его настоящий дом. Именно здесь, на «Автозаводской», а вовсе не на «Боровицкой», его могли выслушать, искренне посочувствовать и помочь всеми доступными способами.

Вдоволь наболтавшись с друзьями, карлик направился к комиссару Первой Интернациональной.

– А кто теперь обитает в каморке Феррума?

– Скажешь тоже, – усмехнулся комендант. – Нет желающих там обитать. Как умер хозяин, так и… Колдуном его здесь считали, побаивались. Поначалу я хотел все причиндалы Феррума из каморки вынести, под жилье ее приспособить, но потом передумал. Не колдуном ведь Феррум был, а ученым. Причем великим. Не понимали мы его, как это часто случалось в истории. Не понимали из-за своей тупости и ограниченности. Вот почему я его лабораторию до лучших времен запер.