Харам Бурум - [39]

– Кто такой? – поинтересовался Чеслав.

– Заключенный номер семнадцать дробь двадцать два, – отрапортовал, заметно шепелявя, дежурный. – Бывший анархист с «Войковской». Пытался агитировать за волю или смерть на станциях Красной Линии. Перековке не подлежит как неисправимый.

– Воля или смерть? – ЧК улыбнулся. – Первого тебе не видать, как своих ушей. Второе я тебе обеспечу.

Комендант взял шприц номер один и воткнул в вену подопытного, пронумерованного единицей. То же самое он проделал с другими заключенными. Неисправимый анархист стоял пятым. Когда очередь дошла до него, он ухитрился извернуться и плюнуть ЧК в лицо.

Чеслав достал из кармана носовой платок, вытер плевок, бросил платок на пол. Расстегнул кобуру, достал пистолет. Три выстрела снесли анархисту половину головы. Обезображенное тело повисло на ремне.

– Заменить! – рявкнул Корбут. – И – стул мне! Да… Шестеру принесите. Одна она и может меня успокоить.

Пока мертвеца вытаскивали из клетки и привязывали ремнем нового узника, ЧК сидел на стуле, разминал пальцами сигарету и поглаживал лежавшую у него на коленях шестиногую ласку-мутанта. Делал это осторожно. Зверек с белоснежной шерстью и умильной мордочкой обладал строптивым характером – постоянно норовил укусить хозяина за руку. При этом ласка испытывала непреодолимое влечение к братьям-мутантам: Шестера тоже нуждалась в перековке.

Наконец уколы были сделаны всем. Дежурный развязал ремни, и узники разошлись по углам клетки. Прошла минута, другая.

Первым зелье профессора Корбута подействовало на подопытного номер четыре. Он сидел в углу клетки, уронив голову на грудь. Теперь поднял ее и осмотрел товарищей налившимися кровью глазами. Грудь его заходила ходуном, мускулы на руках вздулись. Он пружинисто вскочил и бросился к ближайшему из соседей, но поскользнулся в луже крови и растянулся на полу. Этим сразу воспользовался номер два. Он прыгнул на упавшего и впился зубами ему в шею, с рычанием вырвал кусок плоти и тут же его проглотил. Поднял голову вверх и издал победный вой, в котором уже не было ничего человеческого. В игру вступил номер первый. Он схватил победителя за плечи, стащил с бившегося в предсмертных конвульсиях четвертого, и принялся молотить головой о пол. Затем подтащил к прутьям клетки и начал втискивать голову в ячейку. Она проскочила сразу после того, как с отвратительным хрустом лопнул череп. Голова высунулась на проход и бессильно повисла. Первый встал, зарычал и принялся молотить себя кулаками по груди совсем, как самец-горилла, победивший в брачных играх.

Вдоволь навопившись, он бросился на все еще сидевшего шестого и врезал ему ногой в подбородок. Шестой очнулся, но почему-то избрал объектом для нападения пятого. Через несколько секунд оба они катались по полу, осыпая друг друга градом ударов. Первый кружил вокруг дерущихся, пытаясь внести в драку свою лепту.

Еще через несколько секунд все смешалось. Разобраться в том, кто проигрывает, а кто побеждает, стало невозможно. Клубок человеческих тел катался по залитой кровью клетке. Рычание, визг, хруст ломающихся костей слились в общую песню смерти.

Корбут продолжал гладить ласку, с безучастным видом наблюдая за происходящим. Наконец клубок остановился. Расшвыряв в стороны мертвых и потерявших сознание противников, номер первый встал во весь рост. Серая роба узника Берилага насквозь пропиталась кровью. Победитель в упор смотрел на коменданта. Это стало для него роковой ошибкой – он не увидел, как поднялся четвертый. Кровь из рваной раны на шее уже не текла. Номер четыре подкрался к первому сзади, схватил его обеими руками за правую руку и… сломал о свое колено. Не делая перерыва, воткнул два растопыренных пальца первому в глаза. А когда тот взвыл от боли, стиснул его виски ладонями и одним резким движением свернул противнику шею.

– Браво! – ЧК улыбнулся, отпустил ласку, которая тут же скрылась в лабиринте клеток. – Отлично, номер четыре!

Аплодируя победителю, комендант подошел к клетке.

– Как тебя зовут?

– Не помню, – ровным, лишенным эмоций голосом произнес четвертый. – И не хочу этого знать.

– Будем называть тебя Четверкой. Шея болит?

– Нет. – Четверка коснулся пальцами дыры на шее. – Царапина. Я готов драться дальше. Готов убивать!

Это был крупный парень. Даже высохнув в щепку от скудного берилаговского пайка, он выглядел внушительно. Рост под два метра, широкоплечий, абсолютно лысый. С мощными, выпирающими надбровными дугами, из-под которых на окружающих смотрели равнодушные зеленые глаза, которые вкупе с тусклым светом ламп-груш вызывали странный эффект: казалось, что и кожа новорожденного убийцы имеет зеленый оттенок.

– Пока в этом нет необходимости, дорогуша. – ЧК обернулся к дежурному. – Привести его в порядок. Перевязать и… связать. Поместить в отдельную клетку, а не то он тут всех поубивает. Завтра я и Четверка отправимся на «Дзержинскую». Обед подадите мне в кабинет. Потом приведете ко мне карлика. Этого… Сопротивленца хренова. Гришку Носова. Трупы убрать на поверхность. Все вымыть так, чтоб мне не пришлось опять пересчитывать кому-то зубы.

Чеслав уже собирался уйти, но тут Четверка поднял испачканную по локоть в крови руку и указал на Шестеру, усевшуюся возле одной из клеток.