Хаос времён года - [40]

Останавливаюсь у широких двойных дверей спальни. Главная гостиная показалась мне довольно обезличенной – белые стены, стекло и четкие прямые линии – идеальное место для работы, для того, чтобы заниматься делами.

А вот владельцем спальни как будто был совершенно другой человек. Комната мягко освещена лампами накаливания. Два ложных окна создают иллюзию того, что находишься посреди заснеженного леса, ветерок из вентиляционного канала над головой ерошит волосы. Готов поклясться, что улавливаю в воздухе тонкий хвойный аромат сосны. От окон я отворачиваюсь к кровати красного дерева с балдахином и изогнутыми когтистыми ножками.

Делаю глубокий вдох, удивляясь, что здесь совсем не чувствуется запаха Лайона. На прикроватных тумбочках нет ни одной принадлежащей ему книги, ни стопок упорядоченных бумаг, ни оставшихся на поверхности кругов от кофейных чашек, которые я всегда замечал в его кабинете, когда был Зимой. Провожу пальцем по тумбочке, и на нем остается слой пыли. Это не мельчайшие частички штукатурки, но серая мохнатая пленка, обычно появляющаяся в заброшенном помещении, месяцами не знавшем уборки.

Любопытствуя, я открываю двери гардеробной, перебираю ряды тщательно отглаженных костюмов. Шелковые галстуки развешаны с изрядной долей скрупулезности, на полках выстроилась шеренга туфель. Я останавливаюсь перед бархатной подставкой, на которой представлена целая коллекция глазных повязок, аккуратно разложенных рядами и отсортированных по цвету.

Подношу руку к одной из них, отороченной черной атласной лентой – Майкл надевал ее в тот день, когда принял меня в свою гвардию, – и с уверенностью понимаю, что это всегда была спальня только моего Кроноса.

Лайон, должно быть, переехал в покои Геи, чтобы спрятаться в постели своей подруги, как трус, потому что слишком стыдился того, что сделал, и не мог спать в комнате, принадлежавшей человеку, которого он убил. Таким же образом он прятался и от ока Ананке, прикрывая его, чтобы не пришлось прочесть в его глубине печальный финал, которого он заслуживал.

Я хватаю рубашку с вешалки, заявляя на нее свои права. Добавив к ней брюки и галстук, несу костюм в просторную мраморную ванную. Тут я поспешно стягиваю с себя треклятый тюремный комбинезон, так что лопаются нити и расходятся швы. Избегая своего отражения в зеркале, открываю дверцу душа и, повернув кран, поспешно встаю под брызнувшую струю, не дожидаясь, пока она превратится в пар и начнет испаряться. Грязь и кровь окрашивают воду. Я намыливаю и скребу кожу до тех пор, пока волдыри на руках не размягчаются и не отслаиваются, а остатки крови и пепла не стекают в канализацию.

После этого встаю, голый, перед зеркалом, упершись руками в обе стороны широкой мраморной раковины. Из носа упрямо сочится струйка крови, грудь теснит. Вчерашняя боль давит на ребра. Поднимаю взгляд к своему отражению в зеркале и вижу почерневшую пустую глазницу, а в уцелевшем глазу мелькает воспоминание…

«Еще есть время сделать правильный выбор».

Я вздрагиваю, когда лежащий на туалетном столике сотовый начинает вибрировать. Отвернувшись от зеркала, провожу по экрану дрожащими руками.

– Кронос? – первой заговаривает Ликсу, обеспокоенная моим долгим молчанием. Голос у нее хриплый и сонный, как будто она только что проснулась.

– Лучше бы тебе сообщить мне хорошие новости.

– Флёр у нас.

– Где она?

– В камере предварительного заключения в катакомбах. Она была ранена. Ничего серьезного, но до сих пор спит.

– Позвони мне, когда проснется.

Я отключаюсь, держась одной рукой за край раковины. Черная повязка Майкла лежит на стопке свежей одежды рядом со мной. Надеваю ее на голову, зачесываю назад мокрые волосы и поправляю, чтобы прикрыть пустую глазницу.

– Теперь ты Кронос, – говорю я, осмеливаясь снова взглянуть на себя, и сглатываю образовавшийся в горле комок. Как будто смотрю в лицо Майкла. Я повышаю голос до тех пор, пока грани моего глаза не вспыхивают. – Теперь ты Кронос.

Я расстегиваю брюки и надеваю их, продеваю руки в рукава рубашки, затягиваю узел галстука. При виде своего отражения в зеркале я крепко сжимаю челюсти.

– Теперь ты Кронос, – повторяю еще громче, надевая пиджак Майкла и застегивая его на груди. С удивлением обнаруживаю, что он мне как раз впору. – И в твоей власти контролировать все, что угодно.

15. Холод и дрожь

Джек

Установленные на кухне камеры видеонаблюдения передают изображение ерзающей в тяжелом деревянном кресле Кай. Она пытается освободиться от пут, с тех пор как я вышел из комнаты, но узлы держат крепко.

Жесткий диск в моем кабинете оживает, а с мокрых джинсов капает вода, растекаясь лужицей по полу. Я вытаскиваю телефон из переднего кармана, радуясь, что у него водонепроницаемый чехол, и провожу по нему пальцем, чтобы активировать. Пять неотвеченных звонков и голосовое сообщение от Поппи.

Теперь я припоминаю постоянное жужжание у себя в кармане, когда мы с Флёр пытались отгородиться от мира. Это было глупо. И виноват в случившемся я один. Мне не следовало терять бдительность.

Я нажимаю на сообщение Поппи. В ее голосе слышатся панические нотки.

– Джек? Это Поппи. Что-то случилось. Сначала все шло как обычно. Чилл сдал пост Джереку и прислал мне сообщение, что готов к транспортировке. Я включила его GPS, но до дома он так и не добрался. Я думаю… – Ее голос дрожит. – Боюсь, кто-то перехватил его по пути. Сигнал его лей-линии обрывается в Лондоне. Джек, у меня плохое предчувствие. Никто в Обсерватории не отвечает на мои звонки. Ни Гея, ни Лайон. Несколько дней назад я получила от них необычную посылку. В ней лежал дорожный чек. Я уже забронировала себе место на следующий рейс в Хитроу, отправляюсь на поиски Чилла. Когда получишь это сообщение, позвони мне.