Ханты, или Звезда Утренней Зари - [2]

Небо не могло принять нарту с лишними инечистымивещами.

И люди ушли в небо без последней в аргише нарты.

С того дня немало дождей-ветров прошло по земле. Но до сего дня, сказывают люди, сохранился замшелый остов той нарты. Она была сделана из самого прочного и долговечного дерева таежной земли — лиственницы. Поэтому и время оказалось бессильным — не так-то просто превратить в труху, в древесную пыль лиственничную нарту, что осталась в назидание потомкам: чтобы не брали в дальний путь ничего лишнего и нечистого, чтобы все дела и помыслы в дороге, называемой жизнью, были бескорыстными и чистыми, чтобы следующим поколениям проложили ничем не запятнанный след…

Разве не в этом смысл земной жизни? Разве не в этом истина истин земли и человеческого рода?.. И чтобы постичь эту истину, разве непременно нужно увидеть лиственничную нарту Вверх Ушедшего Человека на землях великой — Божьей Реки? Разве для этого обязательно надо ехать туда, за тридевять земель, в глазом не виданные, слыхом не слыханные края?..

А Божья Река, как и многие столетия назад, все несет свои воды Северному Океану. Несет степенно, неторопливо, как и подобает Великой Реке, Главной Реке, Божьей Реке. Но жители тактично решили, что не следует так часто произносить священное имя Верховного бога — Нум Торума, — поэтому Реку стали называть просто Большой Рекой. Только мудрые старцы, очевидно, постигшие Истину Истин, ведя речь об этих краях, иногда уверенно скажут: Божья Река.

Так и пошло — Большая Река. Но когда говорили «Большая Река», у каждого в глубине сознания возникал образ Божьей, Священной Реки — на то Река и получила свое высокое имя от самого Верховного Бога, чтобы люди помнили об этом.

С этой Реки и был родом Вверх Ушедший Человек.

* * *

С того времени, когда я впервые услышал от своих сородичей этот рассказ и отчетливо увидел отъезжающего Вверх Человека, у меня появилось необоримое желание посмотреть ту лиственничную нарту. И я торопил время, чтобы побыстрее вырасти, чтобы съездить на Божью Реку и непременно разыскать то место, будь оно хоть на краю света. Правда, по словам отца, Река была совсем недалеко от наших мест. Но когда я повзрослел, какие-то неотложные житейские заботы заставляли откладывать на потом эту поездку. А после и старцы, точно знавшие место нахождения лиственничной нарты, оставили этот мир…

Прошли десятилетия.

Но до сего дня живо во мне желание детства — увидеть лиственничную нарту Вверх Ушедшего Человека. Ведь лиственница — это вечное дерево Севера — за такой срок не могла превратиться в труху.

Я уверен, если поблизости не заложили новый город, не поставили буровую, не построили железную дорогу или нефтепровод, эта лиственничная нарта, наполовину врезавшаяся в землю, с поднятыми в небо носами полозьев, до сего дня стоит где-то на берегах великой Божьей Реки как памятник о Вознесении Человека земли, как память о Вверх Ушедшем сородиче моем…

Автор

1

В самое последнее мгновение, когда все будет кончено и останется лишь единственный шаг в этой жизни, и житель Земли Нимьян из рода Медведя поймет, как непросто быть человеком и как непросто быть звездой, он вспомнит, как три дня назад, на рассвете, старый пес Харко тягучим воем разбудил его. Он встал, запахнул полы оленьей ягушки и, скрипнув промерзшей дверью, вышел из бревенчатого дома-зимовья.

Харко, черный соболятник с белым пятном на шее, сидел возле конуры и, задрав к звездному небу седую от инея морду, снова взвыл.

— Эш-ш, кэча![2] — приказал хозяин.

Харко завилял мохнатым хвостом, рванулся к хозяину и взвизгнул, словно прощения просил. Но в его темных и умных глазах была прежняя тоска. И Нимьян, или на русский лад Демьян, помягче повторил «кэча», хотя пес уже не выл.

На востоке взошла Звезда Утренней Зари. Скоро светать начнет, отметил Демьян. И с недоумением покосился на Харко — понятно, когда собака воет вечером, но чтобы выла на утренней заре?! Что-то не помнится. Харко никогда зазря не воет. А беспричинный вой — плохая примета. Что он хочет сказать хозяину?! Зачем поднял человека в такую рань?!

Демьян еще раз оглядел чистое звездное небо и вплотную подступивший к зимовью сумрачный бор, прислушался: что же встревожило Харко? На полуденной стороне, как и прежде, мечутся по небу отблески далекого огня и доносится едва слышный подземный гул. Там, по слухам, нашли горючий жир земли — нефть. Это ее огонь. Впрочем, шум настолько глухой и слабый, что слышен только в ночной тишине. Днем же, когда просыпается тайга, нельзя уловить шум огня и его отсвет. Что же беспокоит Харко?.. На нижнем севере — так ханты называют запад — пока тишина. И там есть люди, которые делают железную дорогу. Тихо и на востоке, где восходит Звезда Утренней Зари. Там живут люди, делающие черную трубу, по которой побежит горючий жир таежной земли — нефть.

Ничего такого не увидел и не услышал Демьян, что побеспокоило бы старого Харко. И он, еще раз прикрикнув «кэча», поспешно вернулся в дом. Не хотел, чтобы перед дальней дорогой его сердцем овладела тревога.

Он вошел в зимовье, тихонько растопил чувал и повесил чайник над огнем — жена Анисья и обе дочки еще спали. Не хотелось их будить. Но как только стали потрескивать сосновые поленья, Анисья тотчас же спросила чистым ясным голосом, будто и вовсе не спала: