Ханский ярлык - [33]

Весь жар души своего немощного тела вложил владыка Федор в эти уговоры, но ничего не добился, лишь сам слег и вскоре преставился.

А князь Андрей побежал в Орду и явился вскоре с царенком Салтаном. Отряд его, оказавшись на Руси, озаботился не взятием Новгорода для Андрея, а ограблением окрестностей. Это облегчило задачу Дмитрию, который, выступив из Новгорода с дружиной, рассеял отряд ордынцев и едва не пленил самого Андрея. Тот ускакал в одной сорочке с двумя или тремя гридями. Зато все его бояре оказались в руках великого князя Дмитрия. Он запер их в новгородский поруб²¹ и, вызвав к себе только Акинфа, сказал:

— Слушай, Акинф, если хочешь товарищам своим скорой свободы, езжай, найди мне Андрея. Пусть приедет. Помиримся, еще раз поверю ему. Поцелует мне крест, получит всех бояр и кафтан с портами, что забыл впопыхах. Не приедет — сгною бояр в порубе.

— Но хоть что-то оставишь ему? — спросил несмело Акинф.

— Городец, конечно. Куда денешься? Отцов подарок дураку.

И Андрей приехал. Опять просил прощения. Был прощен. Целовал крест и отъехал со своими боярами к себе в Городец.

14. КОНЕЦ ОТРОЧЕСТВА

Невод подтянули к берегу, выволокли на сушу. В мокрой мотне²² шевелилось, трепетало живое серебро улова.

— Кажись, хорошо взяли,— сказал старший рыбак, начиная перебирать сеть и вытряхивая рыбу на траву,— Сенька, Степша, складайте в корзину.

Сысой, отобрав рыбку покрупнее, достал засапожник и стал чистить на уху. Котел, висевший над огнем, уже закипал, и пора было сбрасывать рыбу.

Александр Маркович, сидя на земле, рассказывал княжичу о рыбах, которая из них вкуснее в ухе, которая в жарке или вяленье.

Начистив ворох рыбы, Сысой позвал Степшу, и вместе они свалили ее в котел, в кипящую воду.

Сысой направился к берегу, влез в зачаленную лодейку и, свесившись через борт, обмыл нож, сунул его за голенище. Стал мыть руки и вдруг заорал благим матом. Все невольно оборотились к нему и увидели, как от воды мчался, крича, Сысой, а на левой руке его болталась большая щука.

— Ай-ай-ай-ай-ай! — вопил Сысой.— Скорее, скорее скиньте ее!

Щука ухватила Сысоя за ладонь и, судя по всему, уже не могла или не хотела разомкнуть пасть.

Степша дернул было щуку за скользкий хвост, но от этого Сысой вскричал и того тошнее:

— Что ты делаешь, гад?! Отцепляй ее.

Однако «отцепить» такое страшилище было не так просто, да и боязно. Нашелся старый рыбак, в несколько взмахов он отрубил щуке голову и лишь после этого стал освобождать руку бедного Сысоя.

— Крепко она тебя. Намотай на длань паутины со слюной.

— А где я паутины возьму? — ныл Сысой, морщась от боли.— Слюна-то есть, а паутина?

— Давай добежим до вески,— предложил княжич.— Там где-нито найдется.

Они вскочили в седла, помчались к веске, состоявшей, в сущности, из одного двора да нескольких пожарищ.

На дворе никого не было. Вошли в низенькую избу — и там никого.

— Эй, есть кто? — спросил Михаил.

В темном углу что-то вроде шевельнулось. Княжич подошел и увидел иссохшего старика.

— Дедушка, а где хозяева?

— Хоронятся оне,— негромко отвечал старик.

-Где?

— Вестимо, в лесу, сынок.

— От кого хоронятся-то?

— Вестимо, от татар.

— Но татар же нет.

— А топот-то копыт... Поди угадай: али татары, али свои скачут. Услыхали: вы едете, да и убегли. А я уж на ноги непригоден.

— А когда воротятся?

— Как я позову.

— А как же ты позовешь, дедушка, коли ходить не можешь?

— А у меня гонец есть,— отвечал старик и позвал негромко: — Свиля, вылазь, тут свои.

И вдруг в избе появился пес. Откуда? Михаил с Сысоем не могли понять, то ли из-под печки, то ли из-под ложа стариковского, то ли через дверь открытую влетел. Дружелюбно виляя хвостом и телом, приблизился, сел у ложа, смотрел на деда с ожиданием.

— Что ж он даже не тявкнул, когда мы приехали?

— Эге, сыночки,— раскрыл дед в улыбке беззубый рот.— Тех, кто тявкал, давно татары перебили. А мы со Свилей не дураки, чтоб тявкать-то. Правда? — спросил дед пса.

И тот, взвизгнув радостно, крутнул хвостом.

_ Вот видите, он согласен. Он у меня умница. Все юнимает.

— Дедушка, мы что пришли-то... Вот его щука за длань ухватила, нам бы тенет паучьих к ране приложить.

— А ну-ка, сынок, покажъ. Может, пока Свиле дадим полизать? Раны-то, ожоги он хорошо вылизывает. Помочь поможет ли, не ведаю, но уж гноиться не будет. Ручаюсь. Попробуем?

— Давай попробуем,— согласился Сысой.

— Дай-кось руку, сынок.

Старик взял осторожно за палец ладонь Сысоя.

— Свиля, полечи-ка человека.

И пес старательно стал вылизывать покусанную ладонь.

— Поверни нутряной стороной,— посоветовал старик.— Она ж у тебя вся прихвачена. Не иначе руки мыть вздумал после рыбы?

— Точно, дедушка.

— Вот. А эта злыдня твою ладонь либо за рыбу приняла или за утку. Она и до уток большая охотница, особенно до утят. Ну, довольно, Свиля. А теперь беги, веди наших, скажи, мол, все свои тут. Ну!

Пес рыкнул, словно поддакнул, и выбежал из избы.

— Вот если б не он, давно б и нас не было,— сказал старик.— Видели, сколько пожарищ в веске? Это ж все дворы были. И почитай в каждом псы что волки. А проку? Татары набежали, псов саблями посекли, хозяев в полон угнали. А наш Свиля-то как заслышит топот копыт, а чует далеко-о, так немедля всех в лес гонит. Извизжится, пока не выпроводит. Татары явятся, а изба пустая, с тем и отъедут. Был я на ногу крепок, тоже убегал, а теперь не могу, лежу колодой. И Свиля из-за меня не стал убегать, не хочет одного оставлять. В глаза глядит, разве что не говорит: «Помрем, так вместе. Все одно не брошу тебя».— У старика где-то в уголке глаза слезинка явилась, но он не отирал ее.