Ханская дочь. Любовь в неволе - [102]

— Думаю, наполовину татарин все же лучше, чем наполовину русский, — ответила она, но прозвучало это неуверенно.

Раскин не дал Сирин погрузиться в свои мысли, он соскочил с лошади и обнял ее, быстро и крепко.

— Скажи мне, как вам удалось заставить треклятых шведов обойти Петербург стороной? Мы слышали, они появились у Шлиссельбурга, но тут же прошли дальше, даже не попытавшись начать осаду.

— Это пускай тебе рассказывает капитан Тарлов. — С непроницаемым лицом она повернула Златогривого, чтобы вернуться к своему отряду.

— Стой! — крикнул ей вслед Раскин. — Дай мне, по крайней мере, поговорить с моими людьми, иначе они подумают еще, что вы двое увели меня с собой как пленника.

Этого, впрочем, опасаться не приходилось — драгуны тем временем подъехали ближе, как раз вовремя, чтобы наблюдать радостную встречу.

Раскин и поручик Тиренко вели за собой около пяти дюжин всадников. Балалайку Тиренко с собой не прихватил, зато на поясе его красовалась сабля, изогнутая полумесяцем, его отец, ходивший с Петром в Азовские походы, привез ее в качестве трофея. Тиренко, как и его приятелю Раскину, не было и двадцати, и в обычное время им вряд ли доверили бы командование таким отрядом, но Сирин не раз уже слышала, что царской армии недостает опытных офицеров.

Петр Алексеевич пытался восполнить это, приглашая иноземцев. Однако после постыдного поражения под Нарвой талантливые офицеры не желали идти на службу к русскому царю, немногие голландцы, немцы и шотландцы отваживались приехать в Россию. В их числе был и полковник Николаус Херинг, командир Рязанского драгунского полка, где все еще числился капитан Тарлов. Тиренко был так же рад видеть Бахадура, как и Раскин. Он восторженно глядел на молодого татарина большими темными глазами:

— До нас доходят только слухи о ваших подвигах. Кажется, вы и впрямь задали перцу этим чертовым шведам! Мы вам страшно завидуем. Это, наверное, была славная драка!

Сирин вспомнила горящие избы, испуганные лица женщин под железными руками калмыков… Ей пришлось приложить усилие, чтобы не наговорить Тиренко дерзостей, она небрежно пожала плечами и сказала:

— Ага.

Раскин толкнул друга кулаком в бок:

— Ты же знаешь Бахадура! Красноречием он никогда не отличался. Если мы хотим хоть что-то узнать, надо добраться до Тарлова.

К их разочарованию, капитан тоже оказался не особенно словоохотлив. В конце концов они прилипли к Ване, который охотно рассказывал им длинные истории, столь же ужасающие, сколь и неправдоподобные.

Молодые офицеры принимали его рассказы за чистую монету. Когда Ваня устал и замолк, Тиренко с горящими глазами воздел руки к небу:

— Потрясающе! Хотел бы я посмотреть, как Бахадур рассказывает шведам о засаде. Или как Сергей мужественно проникает в лагерь, чтобы освободить Бахадура! Черт меня возьми, если я слышал о такой беспримерной смелости!

— Будешь так повторять — и ведь верно заберет, — проворчал Сергей. Казалось, столь преувеличенная похвала была ему неприятна.

Оба его приятеля рассмеялись, и Раскин хлопнул Сергея по плечу:

— Поглядите-ка на этого старого вояку! Полгода он раз за разом задает шведам перца, так что они присесть не могут, а после делает вид, что это обычное дело. Спорим, батюшка Петр Алексеевич за спасение Петербурга сделает его графом.

Судя по выражению лица, Тарлова подмывало открутить Раскину голову, но он всего лишь пожал плечами:

— Город нашего царя еще далеко не в безопасности. Любекер в любой момент может развернуться и напасть на него.

Но его угрюмость не могла испортить приятелям настроения:

— Да ты и сам в это не веришь! Право, он потерял слишком много орудий и людей, чтобы решиться на такое. Пошли, Сергей, выпьем по глоточку за твои успехи! Это укрепляет боевой дух!

Тарлов снова пожал плечами и будто ссутулился. Ваня же, услышав это, глянул на Раскина умоляющим взглядом:

— Да мы бы совсем не прочь выпить, да только водки не видели уже не одну неделю.

— Ну это не беда! — воскликнул Раскин и подал знак одному из солдат, который вел вьючную лошадь. Сирин он показался знакомым. Тут юноша покорно кивнул, и она, несмотря на драгунский мундир, узнала в нем одного из слуг Раскина, по всей видимости, Степан взял его с собой в качестве денщика. Порывшись во вьюках, денщик извлек оттуда бутылку и несколько серебряных рюмок, наполнил их и протянул поручикам, Сергею и Ване, сунул он рюмку и Сирин. Она с тоской заглянула в нее.

Первый тост Раскин произнес за царя и требовательно глянул на Бахадура:

— Если ты сегодня откажешься с нами пить, я рассержусь.

— Тогда начинай, — пожала плечами Сирин. Раскин закатил глаза:

— Господи! Ну кто поймет этих татар!

— Ты же только что называл меня наполовину русским, — съязвила Сирин.

— Я ошибся. Жестоко ошибся! — Раскин поглядел на нее просительно. — Но по маленькой-то ты с нами выпьешь? Ну пожалуйста! Ради меня!

Сирин оглядела рюмку — явно поменьше размером, чем стаканы, из которых офицеры обычно пили, — и сказала себе, что в конце концов ради приятеля можно пойти и на жертву.

— Ну, за царя и за то, чтобы он наконец-то показал этим шведам, кто здесь хозяин! — Она опрокинула рюмку и не без отвращения проглотила обжигающую жидкость, вернула рюмку денщику и отошла к березке в нескольких шагах от них.