Ханна - [31]

«Томится? — Это слово поразило Ханну как молния и словно обожгло её вспышкой раскалённого света. — Она сказала „томится“? Но ведь у неё есть всё! Всё… кроме него!»

Ханна услышала, как мистер Уилер кашлянул.

— Ну что ж, займёмся делом?

— Чтобы мне не пришлось томиться? — Лайла хрипло расхохоталась. На другой день она тоже позировала с кошкой. Напряжение в доме нарастало. Однако в ту минуту Ханна поняла, что «томиться» — самое подходящее слово. Она и сама томилась, но по чему именно? По музыке, которую играла несколько мгновений? Или по неведомому миру, о котором говорила ей та мелодия, что растаяла в ночи, по миру, где ничто не ограничивало движений?

Бурная светская жизнь мистера и миссис Хоули шла своим чередом. Лайла и Кларисса едва ли не каждый день сопровождали их на концерты, чаепития и театральные представления. Званые обеды в доме номер восемнадцать тоже стали устраивать чаще. Лайла неизменно на них присутствовала, и гости, быть может, и не замечали в ней ничего необычного. Однако все в доме знали, что она готова взорваться в любое мгновение. И семья, и прислуга ходила вокруг неё на цыпочках. Миссис Хоули шла на всевозможные уступки. Яшме теперь было позволено находиться в столовой за первым и за вторым завтраком.

Ханна всякий раз старалась побыстрее управиться с делами в комнате Лайлы. У неё больше не случалось таких неприятностей с Яшмой, как в первый вечер: очевидно, кошка признала в ней служанку, которая, как прежде Дотти, приносит ей молоко, а часто и жирные сливки. Но Яшма неизменно провожала Ханну странным взглядом. А когда кошка смотрела на неё, девочке почему-то казалось, что за ней как будто наблюдает сама Лайла.

* * *

Судомойка всегда вставала утром раньше всех, а ложилась спать позже всех. Этим вечером Хоули устроили очередной званый обед, и после ухода гостей Ханна долго занималась уборкой. Когда она наконец пошла к себе наверх по чёрной лестнице, было уже далеко за полночь. Дрожащий огонёк масляной лампы едва освещал ей путь. Ханна открыла дверь своей каморки и замерла, сдерживая крик ужаса. В темноте перед ней парили две сверкающих черточки. Тут с кровати что-то поднялось. Яшма выгнула спину, взмахнула хвостом, будто саблей, оскалилась, показывая пару кривых белых клыков, и уставилась на грудь Ханны, туда, где под платьем висел мешочек. У девочки сжалось сердце. Свободной рукой она машинально схватилась за мешочек, и кошка протяжно зашипела — будто на раскалённые угли плеснули водой. «Она хочет мой мешочек!» — осенило Ханну.

Девочка ринулась на кошку, размахивая лампой. По стенам заплясали тени.

— Брысь! Брысь! — Яшма соскочила с кровати, бросилась вон из комнаты и исчезла в темноте коридора. Ханна ещё долго стояла в дверях, тяжело дыша и пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Всю ночь она не смыкала глаз, наблюдая, как мрак за окном постепенно сменяется предрассветной мглой. Наконец девочка встала, задолго до положенного часа, и принялась за утренние дела. Но весь день её как будто преследовало ужасное кошачье шипение. Лишь в музыкальной комнате Ханна его не слышала. Едва она шагнула в уютное помещение, залитое майским солнцем, как в её памяти ожили ласковые звуки арфы. Всякий раз, как девочка заходила в музыкальную комнату, её тянуло прикоснуться к струнам. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд.

— М-м-мистер Уилер! Что вы тут делаете?

— Я мог бы спросить тебя о том же.

— Я каждый день прихожу сюда разжечь камин и вытереть пыль.

— Но ведь сейчас и так тепло. Неужели обязательно разжигать камин в такой чудесный весенний день?

Ханна не нашла что ответить. Художник шагнул в её сторону.

— Я скажу тебе, что я думаю, Ханна. — Услышав своё имя, девочка вздрогнула. Гости никогда не знали по именам прислугу её положения. — Я думаю, что тебе очень хочется поиграть на арфе.

— Почему вы так говорите? — спросила она дрожащим голосом. Он подошёл ещё ближе.

«Надо отойти, но я не могу! — подумала девочка. — Не могу. Не хочу отходить».

Уилер теперь стоял совсем рядом. Он взял руку Ханны своими прохладными ладонями и немного сжал.

— Я вижу в тебе музыку, — только и сказал он. Девочка посмотрела на его руки. Она заметила пятнышко краски у ногтя большого пальца, тёмной серо-лиловой краски, которой он писал тени и выделял складки на платьях девочек.

— Вы не должны так говорить, — прошептала Ханна. Она почувствовала, как к глазам подступают слёзы, как они обжигают её изнутри. Наконец слёзы заструились тонкими ручейками по щекам девочки. Уилер привлек её к себе. Его лицо оказалось совсем близко. «Он сейчас меня поцелует», — подумала Ханна.

Его губы коснулись её мокрой щеки.

— Не плачь. — Он отступил, и на губах у него что-то блеснуло. Уилер отпустил руку Ханны и поднёс пальцы ко рту. Капелька, уже не жидкая, а твёрдая, сверкала точь-в-точь как кристаллы, которые девочка носила в мешочке на груди. Художник снова взял её за руку и бережно положил кристаллик ей на ладонь. — Держи, — тихо сказал он.

Внезапно через пятно света у двери в музыкальную комнату метнулась тень.

Как Ханна ни обещала себе избегать Лайлы, Яшмы и художника, насколько возможно, она обнаружила, что не может устоять перед искушением наблюдать за тем, как Уилер пишет портрет девочек. Так что она вернулась на свой прежний пост в узком коридоре у двери в дальнем конце салона. В щёлочку ей было видно, как сёстры занимают свои места. Лайла снова встала около вазы. На руках у неё свернулась кошка — Лайла теперь каждый раз брала её с собой. Ханна пожалела, что не может разглядеть холста мистера Уилера. Ей хотелось узнать, что видит он. Как он пишет Лайлу? А вазу? А Яшму? Если в Ханне он увидел музыку, то что видит в Лайле? Не успела девочка как следует рассмотреть остальных, как Лайла без всякой причины вдруг повернулась в её сторону. Кошка сделала то же самое. Ханна почувствовала, как её пронзает мерцающий взгляд двух пар ледяных драгоценных камней. Она отступила от двери и прижалась к стене коридора.